— Давай зажарим добычу. Горячее мясо нам как раз по душе. Ты займись куропаткой, а я выйду, осмотрю в бинокль местность.

— Ну, а далеко ты увидишь? — равнодушно пожал плечами младший напарник. — В этом белом безмолвии, как у Джека Лондона — одни снега, и волки-волки-волки. Читал, Андреич, Лондона?

— Еще мальчишкой. Давай подкрепляться. Я скоро.

Валька безразлично принялся разделывать птицу. Вадим Андреевич выполз из под навеса. Отблески костра бросали на снег пляшущие тени.

А тени то были? Или что-то другое?

Дохнуло морозом. Сжимая винтовку под мышкой, Строев обвел биноклем горизонт. Сплошные снега и сугробы. Островки чахлой растительности. С три десятка деревьев. И где-то там, среди них, ему снова на миг показалось видение.

Они!

Те глаза, что отступали каждый раз в темноту, когда сфокусируешь взгляд.

Они!

Вот же — сверкнули!

Приставив к колену ружье, протер рукавицей окуляры бинокля. Навел.

Вот! Снова, черт побери!

В желудке словно зажглось ядерное солнце. Засосало под ложечкой. Выдыхая пар изо рта, бригадир отчаянно всматривался в черноту. Опять показалось?

Между тем, там, за сугробами, у одиноких кустарников, действительно двигалось что-то. Рывками. Бросками. Неясные тени скользили по снегу, сужая круг. Вот сбоку сверкнули еще два зрачка. И сбоку — еще. И справа, и слева.

— Э-эй! — заорал в темноту. — А ну, валите отсюда, тварюки!

Из навеса выскочил Валик.

— Чего орешь, Андреич?

— Ты прав был, друг мой. За нами следят.

Юный нефтяник выдернул из костра головешку. Посыпались искры.

— Куда бросать?

— Вон, к тем деревьям. Фонарь туда не достанет.

Валентин размахнулся. Что есть мочи запустил головешкой в сугробы. Пока факел летел, осветил своим светом место оцепления. Иначе, чем оцеплением, сейчас это трудно было назвать.

Снег озарился красным сиянием. Снопы искр разметались повсюду. И тут они увидели это…

* * *

Глаза обоих полярников округлились от ужаса. Летящая вверх головешка осветила два десятка волков невероятных размеров. Они были просто огромными — в два раза крупнее любого самца, когда-либо виденного. Два десятка людоедов ощетинились шерстью, оскалили пасти, когда над их головами просвистела горящая ветка. Послышался яростный рык. Не вой привычных волков — нет, не вой. Что-то похожее на утробные звуки раненого медведя — одним протяжным хором — вот что услышали оба товарища.

Шипя и плеваясь искрами, головешка вонзилась в сугроб. Вмиг потемнело. Но они успели увидеть. Особенных размеров гигантский самец выступил вперёд. Сверкнули кровью глаза. Раздался характерный звук, слышанный Валентином уже несколько раз: вшу-ууххх…

В голове юного бурильщика зашевелилось что-то странное и непонятное, доселе не слышанное. Подобно Степану — убийце Семена — у Вальки прошелестел, как жухлой листвой, чей-то голос:

Иди-ии…

И снова с зловещим шипением:

Иди к на-ам.

Валька округлил глаза. Они закатились. Повинуясь гипнозу, продолжал вслушиваться в гипнотический транс:

Мы встретим тебя. Ты станешь одним из нас. Иди! Иди к нам!

И парень поддался гипнозу.

Будто сомнамбула, подобно ходячему трупу, безвольно, но руководствуясь чьим-то незримым интеллектом, он сделал шаг в пустоту.

Еще шаг…

Еще…

Его силуэт растворялся во мраке. Он шел наугад, почти что вслепую. Три шага. Четыре. Туда, в черноту, где догорала, шипя искрами, головешка костра.

Вадим Андреевич Строев, ничего толком не сообразив, уставился на удаляющегося друга. Тот шел словно лунатик, повинуясь чьей-то команде.

— Валик! — не поняв, крикнул начальник. — Ты это?.. Ты что! Ты куда?

Парень не обернулся. Похожий на мумию, он неуклонно и неотвратимо шел к намеченной цели.

Еще три шага. Зрачки альфа-самца в темноте благосклонно блеснули. Внутри его жертвы слышался голос. Зловеще, с шипением, он убаюкивал:

Ты правильно делаешь. Иди! Иди прямо к нам! Мы защитим. Он тебе враг.

— Я… иду к вам! — механически, слабым голосом, на пределе сил, отвечал парень, поддавшись гипнозу. Слова издавались автоматически, будто записанные на пленку. — Я иду к вам. Защитите меня.

Только тут Строев сознал, какой ужас может произойти, если Валентин растворится во тьме. Только в эту секунду, в тот краткий миг, он понял, что нужно стрелять в эти зрачки, обступившие его кольцом.

И он грохнул выстрелом: БА-ААМ! — куда-то туда, в темноту, где секунду назад блеснули глаза вожака.

В кармане нащупал патроны. Лихорадочно переломил приклад. Вогнал. Не целясь, всадил еще один выстрел: БА-АММ!

Раздалось скуление. Раненый волк, издавая рычание, отступил в темноту — зрачки растворились.

— Валик! Назад! — дико орал бригадир.

Вогнал пятый патрон. Грохот выстрела на миг перекрыл его крик.

— Назад, в бога душу! Кому говорят! Очни-иись!

А Валентин уже растворялся в черноте. Пустота поглотила его.

— Назад, к чертям собачьим! Вали-ик!

Палил и палил. В черноту. По зрачкам. Без разбору.

Шестой патрон.

Череда сразу трех грохотов разбудила сонную тундру. Вечная мерзлота отряхнулась от тишины. Скрипел под мягкими лапами снег — это кружили волки. Пищал где-то лемминг. Переполошились в кустах куропатки. Вдалеке прошмыгнул песец, в надежде на останки добычи. А Валька все шел. Сначала исчез в темноте капюшон. За ним растворилась спина. Еще полсекунды был виден сапог в снегоступе. И тут же исчез в пустоте.

— А-аа-а! — дико взвыл бригадир. Метнулся за парнем. Два последних патрона машинально приберег для себя с Валькой. На случай, если будут разрывать живьем — лучше пулю в сердце: себе и напарнику.

— Сто-ой! — перебирая ногами, бросился он вслед Валентину.

Но вот, что стало ужасным: его не пустили!

Как только начальник кинулся за своим подчиненным, ему преградили путь две пары самцов. Огромных и черных. Четыре хищника с оскаленными пастями яростно зарычали, пуская клочьями пену. Очевидно, получив каким-то образом телепатический приказ, не нападать, они просто скалили пасти, брызгая слюной. Окружили, взяли в кольцо, не давая помочь своему другу.

А тот так и ушел в темноту.

Находясь внутри кольца, вертясь как юла, с почти пустой винтовкой и ножом в руке, Строев уже осознал: его не убьют. Не растерзают. Ему просто не дают броситься вслед своему другу.

И когда Валька исчез в пустоте, когда волки, поглощаясь тенями, отступили назад, когда их скрыла темень ночи — только тогда Строев заплакал.

Опустив бессильно руки с бесполезным ружьем, он как мальчишка плакал навзрыд.

И слезы эти были слезами потери. Он лишился последнего друга: неугомонного Вальки. Рубахи-парня и балагура, верного и отважного следопыта, которого без исключения любил весь поселок нефтяников.

Теперь нет и его.

А во тьме, где-то там, в тех сугробах, куда ушел Валька, из пустоты полярной ночи на плачущего бригадира смотрели глаза.

Они смотрели и…

Казалось… улыбались.

Глава 7. Вадим Андреевич Строев