— Ну что ж, — сказал я. — И это было неплохо.

— Конечно, — поддакнул Харви.

Несколько минут мы сидели, погруженные в глубокомысленноемолчание.

— Еще стаканчик?

— Давайте, — сказал Харви.

— А вот Кон идет, — сказал я.

Роберт Кон переходил улицу.

— Кретин, — сказал Харви.

Кон подошел к нашему столику.

— Привет, друзья, — сказал он.

— Привет, Роберт, — сказал Харви. — Я только что говорилДжейку, что вы кретин.

— Что это значит?

— Скажите сразу. Не думайте. Что бы вы сделали, если бымогли сделать все, что вам хочется?

Кон задумался.

— Не надо думать. Выкладывайте сразу.

— Не знаю, — сказал Кон. — А зачем это вообще?

— Просто — что бы вы сделали? Первое, что придет в голову. Какбы глупо это ни было.

— Не знаю, — сказал Кон. — Пожалуй, я охотнее всего опятьстал бы играть в футбол, теперь, когда у меня есть тренировка.

— Я ошибся, — сказал Харви. — Это не кретинизм. Это простослучай задержанного развития.

— Вы ужасно остроумны, Харви, — сказал Кон. — Вы дождетесь,что кто-нибудь съездит вам по физиономии.

Харви Стоун засмеялся.

— Вы так думаете? Не съездит, не беспокойтесь. Потому чтомне на это наплевать. Я не боксер.

— Вряд ли вам было бы наплевать.

— Именно было бы. В этом ваша основная ошибка. Вы плохосоображаете.

— Хватит говорить обо мне.

— Как угодно, — сказал Харви. — Мне наплевать на вас. Вы дляменя нуль.

— Довольно, Харви, — сказал я. — Выпейте еще портвейну.

— Нет, — сказал он. — Я пойду куда-нибудь и поем. Ещеувидимся, Джейк.

Он встал из-за стола и пошел по улице. Я смотрел, как онпересекает мостовую, маленький, грузный, с неторопливой уверенностью пробираясьмежду машинами.

— Он всегда ужасно злит меня, — сказал Кон. — Не выношу его.

— А мне он нравится, — сказал я. — Я даже люблю его. Ненужно на него злиться.

— Я знаю, — сказал Кон. — Просто он действует мне на нервы.

— Поработали сегодня?

— Нет. Сегодня не клеилось. Сейчас мне гораздо труднее, чем когдая писал первую книгу. Никак не могу наладиться.

Бодрая уверенность, с какой он ранней весной вернулся изАмерики, уже исчезла. Тогда он не сомневался в своем литературном таланте, иего мучила только жажда приключений. Теперь эта уверенность исчезла. Мнекажется, что я как-то не сумел отчетливо обрисовать Роберта Кона. Дело в том,что, пока он не влюбился в Брет, он никогда не говорил ничего такого, чтоотличало бы его от других людей. Он красиво играл в теннис, был хорошо сложен,ловок, недурно играл в бридж я чем-то неуловимо, напоминал студента. Я ни разуне слышал, чтобы он в большой компании сказал что-нибудь необычное. Он носилрубашки фасона поло — как мы их называли в университете и как их, вероятно,называют и теперь, — но не старался казаться моложе своих лет. Не думаю, чтобыон очень любил франтить. Внешне он сформировался в Принстоне. Внутренне онсложился под влиянием двух женщин, воспитавших его. В нем была милаямальчишеская веселость, которую ни той, ни другой не удалось вытравить из него,и я, вероятно, не сумел этого показать. Например, играя в теннис, он оченьлюбил выигрывать. Ему, должно быть, хотелось выиграть не меньше, чем знаменитойЛенглен. С другой стороны, он не дулся, когда проигрывал. После того как онвлюбился в Брет, все его мастерство пошло прахом. Он стал проигрывать такимтеннисистам, которые никогда и не мечтали побить его. Но относился он к этомуочень мило.

Итак, мы сидели на террасе кафе «Селект», и Харви Стоунтолько что пересек улицу.

— Поедем в «Клозери де Лила», — сказал я.

— У меня свидание.

— В котором часу?

— Фрэнсис придет в четверть восьмого.

— А вот и она.

Фрэнсис Клайн переходила улицу, направляясь к нам. Она былаочень высокая, шагала быстро, размашисто. Она сделала нам знак и улыбнулась. Мысмотрели, как она пересекает улицу.

— Здравствуйте, — сказала она. — Очень рада, Джейк, что выздесь. Мне нужно поговорить с вами.

— Хэлло, Фрэнсис, — сказал Кон. Он улыбался.

— Ах, здравствуй, Роберт! И ты здесь? — Она продолжала,говоря очень быстро: — Дурацкий у меня день сегодня. Он, — она кивнула на Кона,— не пришел домой к обеду.

— Я и не должен был.

— О, я знаю. Но ты не предупредил прислугу. Потом ясговорилась с Паулой, но ее не оказалось в редакции. Я поехала в «Ритц» и ждалаее там, а она не пришла, и у меня, конечно, не хватило денег, чтобы пообедать в«Ритце».

— Ну и что же вы сделали?

— Ушла оттуда, конечно. — Она говорила нарочито веселымтоном. — Я всегда держу свое слово. Никто этого теперь не делает. Ну, какпоживаете, Джейк?

— Хорошо.

— Привел в дансинг хорошенькую девушку, а потом улизнул сэтой Брет.

— Она тебе не нравится? — спросил Кон.

— Я нахожу, что она совершенно очаровательна. А ты?

Кон промолчал.

— Послушайте, Джейк. Мне нужно поговорить с вами. Пойдемтесо мной напротив, в кафе «Купол». А ты посидишь здесь, Роберт, ладно? Идем,Джейк.

Мы пересекли бульвар Монпарнас и сели за столик. Подошелмальчишка-газетчик, я купил парижский выпуск «Таймс» и развернул газету.

— Что случилось, Фрэнсис?

— О, пустяки, — сказала она. — Он только хочет бросить меня.

— Как это — бросить?

— Он всем говорил, что мы поженимся, и я сказала матери ивсем, а теперь он не хочет.

— А что случилось?

— Он решил, что еще не успел насладиться жизнью. Я так изнала, что этим кончится, когда он поехал в Нью-Йорк.

Она взглянула на меня, блестя глазами и стараясь говоритьнебрежно.

— Я не выйду за него, если он этого не хочет. Конечно, невыйду. Я теперь ни за что не выйду за н??го. Но только мне кажется, сейчаснемножко поздно, после того как мы прождали три года и я как раз получиларазвод.