Мысль моя заработала. Старая обида. Да, глупо было получитьтакое ранение, да еще во время бегства на таком липовом фронте, какитальянский. В итальянском госпитале мы хотели основать общество. По-итальянскиназвание его звучало смешно. Интересно, что сталось с другими, с итальянцами.Это было в Милане, в Главном госпитале, в корпусе Понте. А рядом был корпусЗонде. Перед госпиталем стоял памятник Понте, а может быть, Зонде. Там менянавестил тот полковник. Смешно было. Тогда в первый раз стало смешно. Я былвесь забинтован. Но ему сказали про меня. И тут-то он и произнес своюизумительную речь: «Вы — иностранец, англичанин (все иностранцы называлисьангличанами), отдали больше чем жизнь». Какая речь! Хорошо бы написать еесветящимися буквами и повесить в редакции. Он и не думал шутить. Он, должнобыть, представлял себя на моем месте. «Che mala fortuna! Che mala fortuna!»[2]

Я, в сущности, раньше никогда не задумывался над этим. Итеперь старался относиться к этому легко и не причинять беспокойстваокружающим. Вероятно, это никогда не помешало бы мне, если бы не встреча сБрет, когда меня отправили в Англию. Я думаю, ей просто захотелосьневозможного. Люди всегда так. Черт с ними, с людьми. Католическая церковьзамечательно умеет помочь в таких случаях. Совет хороший, что и говорить. Недумать об этом. Отличный совет. Попробуй как-нибудь последовать ему. Попробуй.

Я лежал без сна и думал, и мысль перескакивала с предмета напредмет. Потом я не мог больше отогнать мыслей об этом и начал думать о Брет, ивсе остальное исчезло. Я думал о Брет, и мысли мои уже не перескакивали спредмета на предмет, а словно поплыли по мягким волнам. И тут, неожиданно длясамого себя, я заплакал. Потом, немного спустя, мне стало легче, я лежал впостели и прислушивался к тяжелым вагонам, проезжавшим мимо по улице, а потомзаснул.

Вдруг я проснулся. Снаружи доносился шум. Я прислушался, имне показалось, что я слышу знакомый голос. Я надел халат и подошел к двери.Внизу раздавался голос консьержки. Она очень сердилась. Услыхав свое имя, яокликнул ее.

— Это вы, мосье Барнс? — крикнула консьержка.

— Да, я.

— Здесь какая-то женщина, она шумит на всю улицу. Что забезобразие, в такую пору! Говорит, что ей нужно вас видеть. Я сказала, что выспите.

Потом я услышал голос Брет. Спросонья я был уверен, что этоЖоржет. Не знаю почему. Она ведь не знала моего адреса.

— Попросите ее наверх, пожалуйста.

Брет поднялась по лестнице. Я увидел, что она совсем пьяна.

— Как глупо, — сказала она. — Ужасный скандал вышел. Но тыведь не спал, правда?

— Как ты думаешь, что я делал?

— Не знаю. А который час?

Я посмотрел на стенные часы. Было половина пятого.

— Понятия не имела, который час, — сказала Брет. — Можночеловеку сесть? Не сердись, милый. Только что рассталась с графом. Он привезменя сюда.

— Ну, как он? — Я доставал коньяк, содовую и стаканы.

— Одну каплю только, — сказала Брет. — Не спаивай меня.Граф? Ничего. Он свой.

— Он правда граф?

— Твое здоровье. Пожалуй, правда. Во всяком случае, достоинбыть графом. Черт его дери, чего он только не знает о людях! И где он всегоэтого набрался. Держит сеть кондитерских в Америке.

Она отпила из своего стакана.

— Кажется, он сказал «сеть». Что-то в этом роде. Сплетает их— рассказал мне про них кое-что. Страшно интересно. Но он свой. Совсем свой.Никаких сомнений. Это сразу видно.

Она отпила еще глоток.

— А в общем, какое мне дело до него? Ты хоть не сердишься?Он, знаешь, очень помогает Зизи.

— А Зизи что, настоящий герцог?

— Очень может быть. Греческий, понимаешь? Художник онникудышный. Граф мне понравился.

— Где ты была с ним?

— О, повсюду. А сейчас он привез меня сюда. Предлагал мнедесять тысяч долларов, если я поеду с ним в Биарриц. Сколько это на фунты?

— Около двух тысяч.

— Куча денег. Я сказала ему, что не могу. Он принял этоочень мило. Сказала, что у меня слишком много знакомых в Биаррице.

Брет засмеялась.

— Лениво ты меня догоняешь, — сказала она, я до сих портолько пригубил свой коньяк с содовой. Я отпил большой глоток.

— Вот это уже лучше, — сказала Брет. — Очень смешно. Онхотел, чтобы я поехала с ним в Канн. Говорю, у меня слишком много знакомых вКанне. Монте-Карло. Говорю, у меня слишком много знакомых в Монте-Карло. Ивообще повсюду. Это правда, между прочим. Так вот, я попросила привезти менясюда.

Она смотрела на меня, поставив локоть на стол, поднявстакан.

— Что ты на меня так смотришь? Я сказала ему, что влюблена втебя. И это тоже правда. Что ты на меня так смотришь? Он принял это очень мило.Хочет завтра повезти нас ужинать. Поедешь?

— Почему же нет?

— Ну, мне пора идти.

— Зачем?

— Я только хотела повидать тебя. Ужасно глупая затея. Можетбыть, ты оденешься и сойдешь со мной вниз? Он ждет с машиной в двух шагахотсюда.

— Граф?

— Ну да. И шофер в ливрее. Хочет покатать меня. А потомпозавтракать в Булонском лесу. Вино корзинами. Брал у Зелли. Дюжина бутылокМумма. Не соблазнишься?

— Мне утром нужно работать, — сказал я. — И я слишком отсталот вас, вам будет скучно со мной.

— Не будь идиотом.

— Не могу.

— Как хочешь. Передать ему привет?

— Непременно. Самый нежный.

— Спокойной ночи, милый.

— Как трогательно.

— А ну тебя.

Мы поцеловались на прощание, и Брет вздрогнула.

— Я пойду, — сказала она. — Спокойной ночи, милый.

— Зачем ты уходишь?

— Так лучше.