Из предместья в поле идут.

В ярко-желтое дымное море

Легче им на заре отлететь,

Чем в пыли отцветать у дороги.

Ах, как дети хотят умереть.

Только редко над их ореолом

Раскрываются в небе глаза

И с прекрасным журчаньем веселым

Прилетает из рая гроза.

А наутро выходит приезжий

В мокрый сад погрустить в гамаке.

Видит – яблоня в белых созвездиях

Умирает на мокром песке.

И вступая в тяжелое лето,

Сестры нежно завидуют ей,

Отошедшей в закат средь рассвета

В бледно-розовом дыме ветвей.

1930

Жалость к Европе

Марку Слониму

Европа, Европа, как медленно в трауре юном

Огромные флаги твои развеваются в воздухе лунном.

Безногие люди, смеясь, говорят про войну,

А в парке ученый готовит снаряд на Луну.

Высокие здания яркие флаги подняли.

Удастся ли опыт? На башне мечтают часы.

А в море закатном огромными летними днями

Уходит корабль в конце дымовой полосы.

А дождик осенний летит на асфальт лиловатый,

Звенит синема, и подросток билет покупает.

А в небе дождливом таинственный гений крылатый

Вверху небоскреба о будущем счастье мечтает.

Европа, Европа, сады твои полны народу.

Читает газету Офелия в белом такси.

А Гамлет в трамвае мечтает уйти на свободу,

Упав под колеса с улыбкою смертной тоски.

А солнце огромное клонится в желтом тумане,

Далёко-далёко в предместиях газ запылал.

Европа, Европа-корабль утопал в океане,

А в зале оркестр молитву на трубах играл.

И все вспоминали трамваи, деревья и осень.

И все опускались, грустя, в голубую пучину.

Вам страшно, скажите? – Мне страшно ль? Не очень!

Ведь я европеец! – смеялся во фраке мужчина. —

Ведь я англичанин, мне льды по газетам знакомы.

Привык подчиняться, проигрывать с гордым челом.

А в Лондоне нежные леди приходят к знакомым,

И розы в магазинах вянут за толстым стеклом.

А гений на башне мечтал про грядущие годы.

Стеклянные синие здания видел вдали,

Где ангелы-люди носились на крыльях свободы,

Грустить улетали на Солнце с холодной Земли.

Там снова закаты сияли над крышами башен,

Где пели влюбленные в небо о вечной весне.

И плакали люди наутро от жалости страшной,

Прошедшие годы увидев случайно во сне.

Пустые бульвары, где дождик, упав и уставши,

Прилег под забором в холодной осенней истоме,

Где умерли мы, для себя ничего не дождавшись,

Больные рабочие слишком высокого дома.

Под белыми камнями в желтом холодном рассвете

Спокойны как годы, как тонущий герцог во фраке,

Как старый профессор, летящий в железной ракете

К убийственным звездам и тихо поющий во мраке.

1930

Дух музыки

Над балом музыки сияли облака,

Горела зелень яркая у входа,

Там жизнь была, а в десяти шагах

Синела ночь, и плыли в вечность годы.

Мы танцевали нашу жизнь под шум

Огромных труб, где рокотало время.

Смеялся пьяный, видя столько лун,

Уснувших в розах и объятых тленьем.

На зовы труб, над пропастью авгурной,

С крылами ярких флагов на плечах,

Прошли танцоры поступью бравурной,

Как блеск ракет, блуждающих в ночах.

Они смеялись, плакали, грустили,

Бросали розы к отраженьям звезд,

Таинственные книги возносили,

Вдали смолкали, перейдя за мост.

Все исчезало, гасло, обрывалось,

А музыка кричала: «Хор вперед!»

Ломала руки в переулке жалость

И музыку убить звала народ.

Но ангелы играли безмятежно,

Их слушали трава, цветы и дети,

Кружась, танцоры целовались нежно

И просыпались на другой планете.

Казалось им – они цвели в аду,

А далеко внизу был воздух синий.

Дух музыки мечтал в ночном саду

С энигматической улыбкой соловьиной.

Там бал погас. Там был рассвет, покой.

Лишь тонкою железною рукой

Наигрывала смерть за упокой.

Вставало тихо солнце за рекой.

1930

Angelique

Солнце гладит прозрачные льды.

Спит лицо восходящей зимы.

Солнце греет пустые цветы,

Что растут за стеной темноты.

Нежный мир пребывает во льду.

Спит с полярной звездою на лбу.

Но совсем на другой стороне

Сам себя видит отрок во сне.

На ките, на плешивой луне…

Дом любви видит призрак в стекле,

Металлических птиц в хрустале,

Пароход на зеленой скале,

Аполлона, что спит в земле.

Но поет граммофон под землей,

Дева ходит в реке ледяной,

И над крышами дворцов и дач

Пролетает футбольный мяч.

Этот мир – фиолетовый блеск,

Страшный рев отлетающих звезд,

Дикий шик опереточных див,

Возвращающийся мотив.

И проходит процессия душ

Под мечтательный уличный душ,

И у каждой печаль и вопрос,

Отрицательный адский нос.

А над ними, на хорах, в тюрьме,

Ряд иной проплывает во тьме —

Удивительных спящих лиц,

Не глядевших, не павших ниц.

Но меж ними волшебство и дождь,

Слой безумный, там адова дочь,

Отвратительный прекрасный цирк,

Где танцовщицы и мертвецы.

1926–1930

В отдалении

Было тихо в мире, было поздно,

Грязный ангел забывал свой голод

И ложился спать под флагом звездным,

Постепенно