Дышит ад.

1926–1930

Мистическое рондо III

Кошкам холодно. Они зевают.

Да. Да.

А над башней мира тихо пролетают

Бабочки-года.

Ангелы кирпич таскают белый,

Строят дом,

А другие спят в лесу без дела

Золотом.

Дева осень их околдовала

Синевой,

В нежный детский лоб поцеловала

Под горой.

Кто там ходит, в бездне напевая?

Спать пора.

В синеве песок переливают

Два царя.

Царь дневной тщедушен, хил и нежен,

Смотрит он,

Как песок спадает белоснежный

На балкон.

Ищет в книге он святые звуки.

Книга спит,

Белые сложив страницы-руки

На груди.

А ночной король на солнце ходит

С мертвой головой,

Бабочек он тонкой сеткой ловит

Голубой.

И тогда стекает время жизни,

Как вода,

Что несет Офелию к отчизне.

Навсегда.

1930

Морелла I

Фонари отцветали, и ночь на рояле играла,

Привиденье рассвета уже появилось в кустах.

С неподвижной улыбкой Ты молча зарю озирала,

И она, отражаясь, синела на сжатых устах.

Утро маской медузы уже появлялось над миром,

Где со светом боролись мечты соловьев в камыше.

Твой таинственный взгляд, провожая созвездие Лиры,

Соколиный, спокойный, не видел меня на земле.

Ты орлиною лапой разорванный жемчуг катала,

Ты как будто считала мои краткосрочные годы.

Почему я Тебя потерял? Ты, как ночь, мирозданьем играла.

Почему я упал и орла отпустил на свободу?

Ты, как черный орел, развевалась на желтых закатах,

Ты, как гордый, немой ореол, осеняла судьбу.

Ты вошла, не спросясь, и отдернула с зеркала скатерть,

И увидела нежную девочку-вечность в гробу.

Ты, как нежная вечность, расправила черные перья,

Ты на желтых закатах влюбилась в сиянье отчизны.

О Морелла, усни, как ужасны орлиные жизни,

Будь как черные дети, забудь свою родину – Пэри!

Ты, как маска Медузы, на белое время смотрела,

Соловьи догорали, и фабрики выли вдали,

Только утренний поезд пронесся, грустя, за пределы

Там, где мертвая вечность покинула чары земли.

О Морелла, вернись, всё когда-нибудь будет иначе,

Свет смеется над нами, закрой снеговые глаза.

Твой орленок страдает, Морелла, он плачет, он плачет,

И, как краска ресниц, мироздание тает в слезах.

1930

Морелла II

Тихо голос Мореллы замолк на ином берегу.

Как серебряный сокол, луна пролетела на север.

Спало мертвое время в открытом железном гробу.

Тихо бабочки снега садились вокруг на деревья.

Фиолетовый отблеск всё медлил над снежною степью,

Как небесная доблесть, в Твоих неподвижных глазах —

Там, где солнце приковано страшною черною цепью,

Чтоб ходило по кругу, и ангел стоит на часах.

Пойте доблесть Мореллы, герои, ушедшие в море,

Эта девочка-вечность расправила крылья орла.

Но метели врывались, и звезды носились в соборе,

Звезды звали Мореллу, не зная, что Ты умерла.

Молча в лунную бурю мы с замка на море смотрели,

Снизу черные волны шумели про доблесть Твою,

Ветер рвался из жизни, и лунные выли свирели,

Ты, как черный штандарт, развевалась на самом краю.

Ты, как жизнь, возвращалась; как свет, улетающий в бездну,

Ты вступила на воздух и тихо сквозь воздух ушла,

А навстречу слетали огромные снежные звезды,

Окружали Тебя, целовали Тебя без числа.

Где Ты, светлая, где? О, в каком снеговом одеянье

Нас застанет с Тобой Воскресения мертвых труба?

На дворе Рождество. Спит усталая жизнь над гаданьем,

И из зеркала в мир чернокрылая сходит судьба.

1930

Серафита I

Электрических скрипок взыванье рождалось во мраке,

На огромном экране корабль опускался ко дну,

Дождь шумел на асфальте. Трещала рулетка в бараке.

На пороге свободы Ты вспомнишь ли эту весну?

Ты глаза закрывала и в страшную даль уходила,

В граммофоне Тангейзер напрасно о смерти кричал.

Ты была далеко, Ты, быть может, на небо всходила,

Мир сиял пред Тобою, как утренний снег, и молчал.

Разрывались созвездья, и в розах рождались миры,

Но средь пения жизни я пал у невидимой двери.

О Мария, там, в бездне, Ты имя мое помяни,

Я, быть может, услышу, я, может быть, вспомню тот берег.

Так был сон Твой глубок, что могла незаметно разбиться

Золотистая нить. И уже Ты, казалось, не дышишь.

Я из грохота жизни Тебя умолял опуститься.

Умолял и надеялся: может быть, Ты не услышишь.

Только голос родился. Ах, я не понял сначала,

Он в таком утомленье рождался, так долго летел,

Точно птица, что вечность крылами над морем качала,

Он себе удивлялся и сам себя слушать хотел.

«Я с Тобой навсегда. Я на небе Тебя не теряю.

Это темное имя я в круги зари унесла.

Засыпаю, теряюсь, слабею, лечу, умираю.

Ангел белое имя со мною над хаосом зла».

Только свет, точно желтое лезвие, вышел из мрака.

Представленье кончалось, дождливая гасла весна.

Быстро время проходит, но сердце не ведает страха.

Сердце слышит, как молятся в круге зари имена.

1930

Серафита II

Ночь подвигалась вперед. Все само от себя отличалось,

Все превращалось в ином. Было время Тебе появиться.

В подземелье мы пели, и девушка в карты играла,

Только я выходил, и молчал, и пытался молиться.

И к вину возвращался. О,