татарам.

И вот старшины отрядили гонцов;

Должны они были в поселке,

Сказав в извинение несколько слов,

Подмоги просить у Усолки.

Быть может, ее неожиданный вид

Усталые силы людей оживит;

Давно уж ее не видали

С клинком из сверкающей стали.

Приходят гонцы и старухе поклон

С почтеньем отвесили низко:

«Спаси от Ногайца — отступится он

И после не сунется близко!

Прости нам обиду, тряхни стариной;

Все дело теперь за тобою одной…

Родная, забудь свое сердце, —

От нас отгони иноверца!»

Ответ им держала Усолка такой:

«Забыть не могу я обиду,

Ищите себе вы подмоги другой,

На выручку к вам я не выду!

Пришли над старухой смеяться больной?

Что! мало вам места за этой стеной?

Где сабли у вас и пищали?

Иль порохом вы обнищали?»

Тем временем длился отчаянный бой

И стоном стонала дубрава…

Усольцы к стенам отступали гурьбой,

Рубяся и влево и вправо.

Сверкал меж дерев их пищальный огонь;

Валился татарин и пятился конь…

Ногайская темная сила

Усольцев кругом обступила…

Недолго продержится русская рать,

Зато уж отдастся не даром,

Хоть будут тела ее лес устилать

И все истребится пожаром;

Но каждый усолец зараней решил

Сражаться, пока хватит духа и сил;

От бога одна лишь помога:

Их мало, а нехристей много.

Гонцы богатырку просили опять…

В тревоге сидела старуха:

Стал топот татарских коней достигать

Ее, прежде чуткого, уха…

«Прости неразумных, не наша вина…

Нам горькая доля теперь суждена,

Забудь ты обидное слово —

Спаси от татарина злого!»

— «Стара я для боя, — куда воевать

И лезть на кровавую драку!

Пора обо мне позабыть вспоминать,

Как дохлую бросить собаку…

Заржавела сабля, ступилось копье —

В груди улеглось ретивое мое…

У вас молодая есть сила,

А мне уж моя изменила…»

Сердилась Усолка, но слезы людей

Ее победили — смягчилась;

Взыграла вся кровь богатырская в ней,

Вся старая удаль забилась…

«Давайте коня! Где мой конь боевой?

Давно не слыхала его под собой!

Проклятым татарам навстречу

Я кинуся в самую сечу!»

И выведен был застоявшийся конь

С густой серебристою гривой;

Из камня ногой высекал он огонь,

Мотал головою красивой.

Высоко ходила могучая грудь, —

И фыркал скакун, собираяся в путь

На хищные орды Ногая,

Себе седока поджидая.

Выходит Усолка, завидев коня;

Ремень-опояска у стана;

В древко копья ударяют, звеня,

Ножны вдоль ее сарафана.

На стремя ступила привычной ногой;

В одной руке сабля и пика в другой;

И с гиком пустилася лётом

К широко раскрытым воротам.

И по полю конь богатырку понес…

При виде могучего взмаха,

При виде седых и растрепанных кос

Враги ошалели от страха.

«Скачи, без разбора ногами топчи

Проклятую силу степной саранчи!»

В крови накупались досыта

Коня боевого копыта.

К усольцам вернулася прежняя мочь,

Отвага в глазах засверкала,

Рубились, пока не подкралася ночь;

Татар положили не мало.

Везде впереди богатырка была;

От страшных ударов валились тела

Кровавою грудой на груду…

Ногайцы бежали повсюду.

Бежали к горам, и никто их потом

Не видел на этой равнине;

То место же, где был татарский погром,

Все «Сечей» зовется и ныне.

И память о той богатырке жива!

Ее сохранила людская молва…

Так билися в старые годы

За право труда и свободы.

Богатырь девка

(«Это было в Нижнем городу»)

Это было в Нижнем городу…

(Сказ мой быль, не то, что небылица!)?

Раз к реке Почайне за водой

Вышла Дуня, красная девица.

Чуть заря черкнула за окном,

Поднялась и, подцепивши бодро

Коромысло на́ плечи, пошла,

На ходу раскачивая ведра…

Ветер свежий веял ей в лицо,

Щеки рдели от прилившей краски…

Не впервой ей за городом быть, —

Не робка: выходит без опаски!

Только стала под гору сбегать,

Из ворот торёною тропою, —

Хвать — татарин, а за ним еще;

Набежали целою толпою!

Подскочил один, да отлетел, —

Не пришелся, видно, ей по мысли,

Размахнулась правою рукой,

Левая лежит на коромысле.

Тяжела у Дунюшки рука, —

В городу не мало этой силе

Дивовались: «Будешь за вдовцом», —

Ей, смеясь, подруги говорили,

«Прочь отсюда! — крикнула она, —

Что пришли? Вам, нешто, здесь дорога!

Сунься только, так и разнесу!»

Глядь-поглядь, а их и больно много…

Застучали ведра по земле,

Покатились под ноги татарам,

Коромысло в девичьих руках,—

Не отдастся, красная, задаром!

Словно хлеб взялася молотить,

Бьет кругом направо и налево;

Расплелася русая коса,

Губы в кровь искусаны от гнева…

Стиснув зубы, кидалась она,

Разбегались три раза татары, —

Коромысло, словно на току,

За ударом сыпало удары.

Шестерых их клала на песок,

Да на грех о сосну перешибла;

Кинулась в середку со щепой,

Раз — другой ударила и сгибла! —

Как береза белая в лесу,

Срубленная под корень, упала, —

Небо алой кровью облилось,

Из зари кровавой солнце встало.

Обуяло страхом татарье,

Развело, поганое, руками: