– Это ложь! Неправда! – крикнула Таня.

Она ударила по свече. Свеча упала и погасла. Призрачноелицо, сотканное из огня и дыма, дрогнуло и исчезло. По гостиной прокатилсясухой и шуршащий, точно сыпавшийся горох, хохот мертвой чародейкиЧумы-дель-Торт.

– Неправда! Никто меня не предаст! Особенно тот, кого яполюблю! – крикнула ей вслед Таня.

Чума не ответила. Ее хохот становился все тише, всеотдаленнее.

– Гроттер, чем ты, интересно, занималась на защите от духов?Вспомни лекцию Поклеп Поклепыча от двенадцатого декабря прошлого года. Духиникогда не обманывают! Они не могут! Мертвые куда честнее живых! Это факт,который не подлежит сомнению, – назидательно сказал Шурасик, выуживая извоздуха толстую тетрадь конспектов.

Он был уже не такой зелененький – видно, постепенно приходилв себя.

– Обрати внимание: страница тридцать девять, пятый абзацсверху… А мне почему-то казалось, что шестой. Вот что значит склероз! –огорчился Шурасик, поднося тетрадь к самому Таниному носу.

Ванька бесцеремонно оттолкнул Шурасика.

– Сам ты вспомни лекцию от двенадцатого декабря прошлогогода! А заодно вспомни, как больно получить в нос во все числа любогомесяца! – заявил Ванька.

Шурасик пожевал губами, ничего не ответил, но на всякийслучай записал эту новую для себя мысль в блокнотик нестирающимсячерномагическим карандашиком.

Гробыня Склепова подняла свечу и задумчиво ковырнула ногтемоплывший воск.

– Значит, Гурий скоро тебя предаст… Ай-ай-ай, какая жалость!Гроттерша, прими мои самые искренние соболезнования. Надеюсь, что я успею ещепоменять прическу, прежде чем произойдет это кошмарное событие! – сказалаона.

Почему-то Гробыне даже в голову не приходило, что любитьможно не только Пуппера.

Халявий остался жить у Дурневых. Вначале его пыталисьпоселить на лоджии, где прежде обитала Таня, но в первую же ночь оборотеньподнял такой вой и так скребся в дверь, что больше этот опыт не повторяли.Несчастный же генерал Котлеткин, которому до рассвета не давали спать кошмарныезвуки явно потустороннего происхождения, наутро едва не впал в расслабление истал всерьез задумываться, не бросить ли ему все махинации и не перейти ли водну из оккультных сект на должность старшего помощника младшего жреца.

После этого печального опыта на лоджию оборотня уже невыпроваживали, а переселили в одну из свободных комнат поменьше, которую прощебыло убирать, когда он превращался в волка. Комната имела крепкую дверь инадежный замок, что для Дурневых было немаловажно. Пипа, все еще сводившаясчеты со своими мягкими игрушками, изредка забавы ради бросала одну или две вкомнату к Халявию, наутро находя их растерзанными, с выпущенной ватой ивыпотрошенным поролоном, а самого родственничка бабы Рюхи уныло сидевшим наполу, уже не в волчьем, а в человечьем обличье.

– Совсем, то ись, грустно… Вцепишься – иразочарование! – говорил оборотень, счищая с зубов вату.

Дядя Герман по утрам уезжал в свою фирму «Носкисеконд-хенд», а во второй половине дня в коммерческий банк, с которым давно,еще в бытность депутатом, плотно вел дела. В коммерческом банке он служилчем-то вроде визитной карточки. В его негласные обязанности входило один-двараза будто случайно заглянуть в кабинет к директору, когда там бывали важныеклиенты.

Вселяя в их сердца суеверный ужас, одиозный политикпозванивал шпорами и поправлял на лысеющей макушке корону. Дела банкастремительно пошли в гору. «Дойные коровы» банка, даже самые мафиозные, сталитихи и послушны. Задолженности исчезли вовсе. Служба внутренней безопасностибанка, прежде занимавшаяся неплательщиками, теперь лишь парковала машины, а ееначальник, отставной полковник органов, меланхолично раскладывал на компьютеревдовий пасьянс.

Первые день-два тетя Нинель не могла спокойно смотреть наХалявия. Стоило ей увидеть его грязные ноги, как ее начинала бить нервнаядрожь. Но так было только вначале. Потом она все-таки загнала карлика в ванну,где едва не утопила его в пене, но добилась того, что пахнуть он стал вполнетерпимо, а грязь отскоблилась. Однако, пока его мыли, Халявий выл такдушераздирающе, что Айседорка вызвала домовую охрану, заявив, что в квартире уДурневых кого-то пытают.

Постепенно тетя Нинель привыкла к оборотню и даже по-своемупривязалась к нему. Не прошло и недели, а между ними царило уже полноесогласие, вызванное глубинным внутренним родством натур. Дядя Герман начиналсмутно ревновать, тем более что Халявий был отдаленно похож на него в профиль.Шелудивый Буняка и Хрипуша внесли-таки свою лепту в их общие гены.

Обычное утро в квартире Дурневых начиналось так. Дядя Германотвозил Пипу в школу и уезжал сам, а тетя Нинель сидела на кухне и колдовалачто-нибудь на тему диетического завтрака, плавно перетекающего в условнодиетический обед. Халявий, бледный после бессонной ночи (ночами он предпочиталвыть), притаскивался и усаживался рядом.

– А мне что делать? – скучая, спрашивал он.

– Что хочешь! – разрешала тетя Нинель, радуясь хотьтакому обществу.

Оборотень скреб заросший щетиной подбородок и капризнотребовал:

– Мне, то ись, нужно какое-нибудь несложное, ноуспокаивающее занятие.

– Какое же, Халявочка? – ласково спрашивала тетяНинель.

– Ну не знаю… Можно я буду разматывать рулончики с туалетнойбумагой? – неуверенно спрашивал оборотень.

Тетя Нинель, приученная своим мужем и не к такимстранностям, обычно соглашалась. Она сидела за столом и вкушала индейку сананасами, а Халявий, примостившись рядышком на табуретке, забавлялся стуалетной бумагой.

Аппетит у оборотня был скверный. Есть он мог только вечером,только сырое мясо и в очень небольших количествах.

– Ну прямо как мой Германчик! – умилялась Дурнева,находившая у своих «мущинок» все больше приятных сходств.

Иногда тетя Нинель отправлялась в супермаркет за покупками,Халявий же оставался в квартире. На улицу он упорно не выбирался, да и вообще уДурневых нередко складывалось впечатление, что оборотень от кого-то скрывается.

Однако наступил день, когда тетя Нинель убедилась, что еемуж, хотя и имеет свои невинные странности, вроде того, что воображает себякроликом и спит в сапогах, все-таки выгодно отличается от своеготрансильванского родственника.