Верзила рывком приподнял стол и заглянул под него. Ничего необнаружив, он пожал плечами и отправился в комнату Пипы. Последовательно,комната за комнатой, обыскав всю квартиру, он вновь вернулся к Малюте и дядеГерману.

– Никого, шеф! Одна какая-то чокнутая такса. Хотел прибить,но вспомнил, что я с детства люблю собачек. Да и вообще она убежала, –сообщил Бум.

– Ну вот, видите! Я же говорил: никто у меня не прячется!Это вам, молодые люди, урок! Всегда верьте государственным чиновникам! –обрадованно заявил дядя Герман.

Внезапно пульс у него участился. Он заметил, что взгляд Бумаскользнул по шторам и задумчиво остановился на тумбочке. Вполне логичнопредположив, что именно должно теперь произойти, дядя Герман быстро поднялся сковра, пересек комнату и будто случайно загородил шкаф, находившийся впротивоположной части комнаты. Это не укрылось от зоркого верховного судьи.

– АГА! Бум, посмотри в шкафу! – приказал он.

– Эй ты, верзила, даже не думай! Там только вещи! –завопил Дурнев.

– В самом деле? – подобострастно закивалСкуратофф. – Разумеется, мы вам верим, господин председатель, но все же…Бум, роднуля, делай, что я сказал!

– А ну брысь, лопухоид! С дороги! – прохрипел «роднуля»Бум.

Вены на его висках вздулись, а глазные зубы выступили таксильно, что стали похожи на небольшие стилеты. В болоте памяти дядиГермана на поверхность выплыл не то саблезубый тигр, не то камышовый кот.

Оттолкнув самого доброго депутата, гигант распахнул дверцу.

– Ну, посмотрим, кто там есть… Вылезай! А-а-а-а-а-а!

В комнате сверкнула белая молния. Отброшенный неведомойсилой, Бум грузно рухнул на пол. Бывший депутат исторг радостный вопль. Егошпага, его могучее оружие, была выпущена на волю! Мгновение спустя она ужесияла в руках у дяди Германа, разливая ослепительный свет. Бум и МалютаСкуратофф с ужасом уставились на нее, заслоняя ладонью глаза от ее режущегосвета. Дядя Герман ощутил, как его цыплячья грудь наполняется мужеством. Теперьон был уверен, что справится с десятком вампиров. Что там с десятком! С сотней!

– Шеф, говорил я: не надо было ее вообще посылать лопухоиду!Ни сапоги, ни корону – ничего! – пятясь, прохрипел Бум.

– Ты соображаешь, о чем говоришь? Нарушить завещание графа?Знаешь, чем это грозит? Я и так затягивал процедуру передачи, сколькомог, – огрызнулся Скуратофф.

Дядя Герман взмахнул шпагой. Вампиры отпрянули.

– Вон отсюда! – приказал Дурнев, добавляя в голосблагородного металла.

– Ладно, мы уходим!

Верховный судья снял с шеи медальон и очертил им на ковремгновенно засиявший круг. Шагнув в него, Бум и Скуратофф запахнулись в плащи истали быстро вращаться. Красные искры, отрывавшиеся от их медальонов, прилипалик плащам.

– Мы связаны одной цепью! Запомни навек: в сакральном миренекто, кого нельзя постичь, стоит за сутью вещей и дергает за незримыенити, – сказал Скуратофф, на мгновение останавливаясь и недружелюбноуставившись на Дурнева.

– Чего-чего? – недоуменно переспросил дядя Герман.

– Шеф, типа, имел в виду, что мы еще вернемся! Я личнооторву тебе руки и ноги! Только выберу момент, когда ты будешь без шпаги,лопухоид! – очень понятно объяснил Бум.

Произнеся эту вполне определенную угрозу, верзила исчезвместе с верховным судьей. Дядя Герман опустился на корточки и осторожнопотрогал ладонью ворс ковра в том месте, где только что стояли вампиры. Он былтакой же, как и везде. Мерцающее сияние исчезло.

Дверца тумбочки открылась. Оттуда в листопаде старыхжурналов вывалился скрюченный Халявий. Бедняга, вынужденный сложиться едва лине вчетверо, теперь никак не мог разогнуться.

– Эти негодяи уже ушли? – воскликнул он картавящимбаритоном. – Ни минуты покоя! Я не могу провести ни одной репетиции безтого, чтобы эти назойливые поклонники не приходили пялиться на меня! Противные!Дягилев, друг мой Дягилев, как мне не хватало твоего мужественного плеча!

Дядя Герман ошарашенно заморгал. Не успев подняться с ковра,он тупо смотрел на своего прежде косноязычного родственничка, обретшего вдругораторский дар. Лишь несколько секунд спустя, когда антикварные часы, юбилейныйподарок «Инвестгазлеснефтьресурсиничегокромебанка», хрипло пробили полдень,Дурнев понял, что полуденный бес вступил в свое царство.

– Они меня все-таки вычислили, – бодро продолжалХалявий. – Наверняка тут не обошлось без журналистов. Они следят за каждыммоим шагом. Вначале я хотел спрятаться в шкафу, но решил, что это ненадежно. Тыслышал, Дягилев, какую мерзость они говорили про меня? Они законченныедегенераты и завистники! Они всем говорят: «Нижинский – бездарь!» Они думают: ятанцую ногами! Ногами танцуют посредственности, гении же танцуют сердцем!

– Ты так думаешь? – усомнился дядя Герман. – А мнепоказалось, они очень милые люди. Особенно Бум. Сразу видно потомственногоинтеллигента… Ну да ладно, шутки в сторону. Признавайся, что ты украл увампиров? Почему они тебя разыскивают?

– Они просто больные. Наглая озабоченная нежить, неразбирающаяся в хорошей музыке! – категорично заявил Халявий.

– Плевать на музыку! Вернемся к факту кражи! – сухосказал дядя Герман. В его голосе появилось нечто прокурорское.

– Ты не веришь мне, Дягилев? Не веришь мне?! Твое подозрениеоскорбительно! Моя порядочность не подлежит сомнению! Я даже своей родной мамеплатил за ее молоко! – На глаза у Халявия навернулись слезы.

Дядя Герман осекся. Последний аргумент его добил.

– Э-э… ладно. Поговорим теперь о воробушках. Как там насчетсказочно разбогатеть? Ты действительно можешь это устроить, или это всехудожественный треп? – поинтересовался он.

Халявий вскочил на табуретку. Только так он сумел опуститьсвою голову дяде Герману на плечо.

– А ты хочешь разбогатеть, друг мой Дягилев? – нежнопроворковал он.

– Очень хочу! Можно сказать, это мой бзик, – заверилего Дурнев. – Лишняя пара ноликов на счету мне не повредит. При условии,что перед ноликами еще есть цифирки.

– Хорошо, – смиренно произнес оборотень. – Дабудет так! Я помогу тебе стать сказочно богатым. Я действительно способен этосделать.

Дурнев затаил дыхание. Неужели?!

– Раньше я танцевал только для тебя, теперь же я будутанцевать для всех! Мы поедем с концертами по всему миру! – продолжалНижинский. – Поверь, для меня это большая жертва! Смотри же, смотри!