Она вывела на экран две фотографии. На одной был древний череп из коллекции Мортона, а на другой – маленькая девочка, ее новый пациент. Будем называть ее Джиджи. Судя по фото, Джиджи было около семи лет. Ее зубы торчали из десен вперед, назад – в любых возможных направлениях. У нее были темные круги под глазами и обветренные губы. Рот был открыт, как будто она собиралась попробовать фруктовое мороженое. Она страдала от хронического храпа, синусита и астмы. Кроме того, у нее появилась первые признаки аллергии на продукты, пыль и шерсть домашних животных.

Джиджи выросла в зажиточной семье. Она питалась по всем правилам, много времени проводила на открытом воздухе, прошла полный курс прививок, принимала витамины D и С и ничем не болела в раннем детстве. И все же результат был налицо. «Я вижу такое каждый день, – сказала Эванс. – Каждый раз одно и то же».

Вот к чему мы пришли: у 90 процентов детей наблюдается деформация ротовых и носовых полостей в той или иной степени. Сорок пять процентов взрослых храпят периодически, а четверть населения – постоянно. Двадцать пять процентов взрослого населения США старше 30 лет испытывают удушье из-за ночного апноэ. По некоторым оценкам, их может быть и около 80 процентов, но они прошли мимо внимания врачей. Большинство населения испытывает затруднения дыхания в той или иной форме.

Мы нашли способы сделать чище наши города и взять под контроль или полностью ликвидировать многие болезни, которые убивали наших предков. Мы стали умнее, выше и сильнее. В среднем мы живем в три раза дольше, чем во времена Индустриальной эры. Нашу планету населяет семь с половинной миллиардов человек – в тысячу раз больше, чем 10 тысяч лет назад.

И все же мы утратили связь с одной из наших самых основных и важных биологических функций.

Эванс нарисовала удручающую картину. Как ни печально, я понимал, что она в полной мере относится и ко мне. Я сидел в этой сияющей чистотой комнате, просматривая на экране череду лиц современных людей и сравнивая их с образцами из коллекции Сэмюэла Мортона. Черепа, принадлежавшие, по его выражению, «деградировавшим австралийцам и готтентотам», отличались идеальной формой и совершенными зубами. В какой-то момент я придвинулся ближе к монитору и увидел свое отражение: скошенную челюсть, заложенный распухший нос, слишком маленький рот, в котором не помещались все зубы. Мне показалось что древний череп говорит: «Ну и дураки же вы!» Я готов был поклясться, что на какой-то короткий миг даже разглядел его ухмылку.

Однако Эванс пригласила меня не для того, чтобы посетовать на нынешнее положение дел. Ее наблюдения за деградацией процесса дыхания у современных людей – это лишь отправная точка. Она занялась этой темой и изучала ее на протяжении многих лет за собственный счет, потому что ей руководило желание помочь. Она и ее коллега Кевин Бойд используют сотни проведенных измерений древних черепов, чтобы построить новую модель дыхания для современных людей. Эванс принадлежит ко все расширяющейся группе пульмонавтов, которые исследуют новые способы лечения дыхательных путей, легких и зубов. Их цель состоит в том, что помочь Джиджи, мне и всем остальным вернуться к древним совершенным формам и стать такими, какими мы были до того, как все пошло прахом.

На мониторе компьютера Эванс появилась новая фотография. Это снова была Джиджи, но у нее уже не было темных кругов под глазами, обвислой кожи и опущенных век. Зубы были ровными, а лицо довольным и сияющим. Она снова дышала носом и уже не храпела. Ее аллергии и респираторные проблемы полностью остались в прошлом. Эта фотография была сделана спустя два года после первой. Джиджи совершенно преобразилась.

То же самое происходит и с другими пациентами – как взрослыми, так и детьми – которые вернули себе способность правильно дышать. Их скошенные челюсти и удлиненные лица приобретают прежнюю, более естественную конфигурацию. У них снижается артериальное давление, пропадают депрессии и головные боли.

Обезьяны Харволда тоже поправились. После двух лет вынужденного дыхания ртом их избавили от силиконовых затычек. Пусть и медленно, но животные вновь привыкли дышать носом. И постепенно их лица и дыхательные пути приобрели прежние формы. Челюсти выдвинулись вперед, лица расширились и вернули свои естественные очертания.

Через шесть месяцев после окончания эксперимента обезьяны снова выглядели как обезьяны, потому что вернулись к нормальному дыханию.

Сидя у себя в спальне и наблюдая за игрой теней за окном, я тоже надеюсь, что мне удастся компенсировать вред, причиненный за последние десять дней и прошедшие сорок лет. Я надеюсь, что смогу заново научиться дышать так, как дышали мои предки. Думаю, что это произойдет уже достаточно скоро.

Завтра утром я избавлюсь от затычек.

«Вы ужасно выглядите», – говорит доктор Наяк.

Сразу после обеда я снова все в том же кресле для обследований в Стэнфордском Центре отоларингологии, лицевой и шейной хирургии. Наяк засовывает эндоскоп в мою правую ноздрю. Невысокие пустынные дюны, по которым я путешествовал десять дней назад, выглядят так, словно над ними пронесся ураган. Опущу ненужные подробности, скажу только, что моя носовая полость – это сплошные руины.

«А теперь ваша самая любимая процедура», – говорит Наяк с усмешкой. Я не успеваю и глазом моргнуть, как он берет проволочную щеточку и вставляет ее на несколько дюймов в мою голову. «Сыровато тут у вас», – говорит он почему-то довольным тоном. Ту же самую процедуру он повторяет с левой ноздрей, сует покрытые слизью щеточки с пробами РНК в пробирку и отодвигает меня в сторону.

Я ждал этого момента полторы недели. Я предвкушал, как у меня вынут из носа эти затычки, удалят клейкую ленту и вату и можно будет отпраздновать возвращение к нормальной человеческой жизни!

На самом же деле неудобств становится только больше. В моей носовой полости творится такое, что Наяк берет маленькие щипчики и с их помощью засовывает мне в каждую ноздрю по несколько тампонов, чтобы я не вздумал очистить нос, высморкавшись на пол. После этого мы опять переходим к дыхательным тестам, рентгену, взятию на анализ крови и слизи – то есть тем же обследованиям, через которые мы прошли вместе с Ольсоном до начала первой фазы эксперимента. Результаты будут готовы через пару недель.

Только добравшись вечером до дома, я несколько раз промываю свои пазухи и в первый раз за долгое время могу полной грудью вдохнуть через нос. Я беру в охапку пальто и босиком выхожу в сад. По вечернему небу тихо проплывает стайка перистых облаков, похожих на космические корабли. Над ними сквозь дымку пробивается свет звезд, столпившихся возле растущей луны.

Я выдыхаю из груди застоявшийся воздух и вновь вдыхаю его. Я ощущаю кисловатый запах мокрой земли, отдающий несвежими носками, запах сырого половика возле двери, напоминающий гигиеническую помаду, нотку лизола, исходящую от лимонного дерева, и оттенок аниса от прелых листьев.