– Почему такой сарказм?

– Сами знаете, господин президент.

– Нет, не знаю. Поясните. Нам достались страна с жуткоперекошенной экономикой и очень усталый разочарованный народ. В этих условияхможно только забиться в угол и зализывать раны. И ждать, когда они затянутся.На это нужно время.

Он проронил:

– Времени у нас нет.

– А на свершения нет сил, – возразил я. – Мынадорвались! Разве трудно понять, что надорваться может не только человек, но ицелый народ?

Он смотрел в меня холодными злыми глазами.

– Знаю, вам не понравится сравнение, вы же из этихсамых… но куда более надорванной была Германия после Первой мировой. И потериколоссальные, и экономика разрушена, и дух людской пал ниже пояса… Всепредрекали, что Германия вообще никогда не поднимется! Никогда.

Я ответил так же холодно:

– Вы правы. Мне сравнение с той Германией не нравится.

– Гитлер тоже был избран, – напомнил он, – ане захватил власть, как у нас иные думают.

– Он избран был на волне патриотического угара, –отрезал я, – меня избрали для того, чтобы не допустил никаких волн.Никаких.

– Тишь да гладь?

– Да.

– Тишь да гладь лучше всего на кладбище.

Я поморщился:

– Не хочу тягаться с вами в поэтических метафорах.Итак, Андрей Казимирович, почему со строительством газопровода снова задержка?Что мешает?

Новодворский хохотнул, всем видом давая понять, что именномешает, но хороший хирург может помочь, хотя преподаватели балетной школы иуверяют, что одно другому никак не мешает, даже если пользоваться блендамедом.

– Права человека, – буркнул Убийло.

– Что?

– Права, – повторил Убийло. – Человека!.. Этораньше работали в снег и метель, а сейчас не могу заставить людей выйти поддождь, а он длился две недели!.. Потом пошли праздники, тоже дурь, какие праздникида выходные в стране, где надо работать с утра до ночи?.. Так нет же, профсоюзытормозят работу на каждом шагу. Я уж готов просить господина Сигуранцевапоискать иностранных шпионов.

Он говорил саркастически, с полным презрениям к силовымструктурам, однако Сигуранцев лишь кивнул с самым хмурым видом.

– Не удивлюсь, – сказал он, – что так и есть.Только наивные думают, что шпионы охотятся лишь за военными секретами.Задержать на недельку ввод газопровода – это больше, чем испортить десятоктанков.

Павлов что-то колдовал на своем ноутбуке, брови взлетали насередину лба, губы саркастически кривились, наконец он победно ткнул пальцем вклавишу ввода, взглядом указал мне на большой экран.

Я прервал начинающийся спор Сигуранцева с Убийло, кивнув всторону засветившегося дисплея:

– Давайте посмотрим, что такое важное нарыл наш ГлебБорисович.

На экране крепкие полицейские, с головы до пят вбронедоспехах, выводили из здания мужчину в приличном костюме клерка среднейруки. Руки завернули за спину, а голову нагибали так низко, что лица неразглядеть, но я уверен, что лицо у него самое заурядное. Мужчина вялоупирался, что-то выкрикивал, но его тащили мощно и целенаправленно, как могучиемуравьи тащат мягкотелую гусеницу. Из полицейской машины высунулись руки, задержанногос силой втащили вовнутрь. Полицейские захлопнули дверцу, машина взревела ипонеслась прочь.

Объектив поймал хорошенькую девушку с короткимииссиня-черными волосами. Широколицая, с узкими глазами, типичная японка, нухоть сейчас на обложку «Плейбоя», она поднесла микрофон к губам и затараторила:

– Это уже двадцать седьмой случай в этом квартале запоследние полгода, когда служащий начинает крушить даже мебель!.. ГосподинМицумото, вы не скажете, с чем это связано?

На экране появился стареющий полицейский, даже не скажешь,что японец, настолько полицейский, года два до пенсии, хмуро взглянул вобъектив, прорычал:

– Распустилась молодежь, распустилась!

– Но почему он это сделал? – спросила живоведущая.

– Распустились, – повторил Мицумото. Открыл рот,намереваясь сказать что-то еще, но вспомнил, что до пенсии рукой подать,проглотил крепкие слова и добавил совсем другим тоном: – Но мы всегда соблюдаемпроцедуру задержания, ибо общечеловеческие ценности… гуманность и презру…презрапе… презлупенция… невинности… мы блюдем покой и спокой мирных ни в чем неповинных граждан…

Ведущая разочарованно отвернулась к другому:

– А что скажете вы?

Импозантный господин с несколько растерянным лицом что-томямлил, я смотрел в экран, хотя мне, в отличие от Сигуранцева и Босенко, всепредельно ясно. Еще в мою молодость психологи придумали блестящий трюк: вхоллах крупных фирм и компаний ставили резиновые копии главных менеджеров ихозяев. Разъяренный служащий мог отвести душу, с наслаждением избивая копиюобидевшего его босса. Помню первые репортажи, все отнеслись как к веселойшутке, розыгрышу. Время от времени кто-то в самом деле подходил к резиновойкукле и тыкал в нее кулаком. Вокруг хохотали, хлопали в ладоши.

Потом… потом эти резиновые куклы все-таки начали получатьсвои порции ударов. Такая кукла находилась в холле, привлекая внимание какслужащих, так и посетителей. Сначала они стояли годами. Потом началиизнашиваться за месяцы. В последний год такие копии приходится менять черезкаждые две недели, ибо служащие все чаще били не только кулаками и ногами, нокастетами, дубинками, пускали в ход ножи, велосипедные цепи, арматуру, описанслучай даже с бензопилой.

Члены правительства смотрели с безразличным интересом, вглазах Новодворского я прочел, что на входе в Кремль хорошо бы поставить моютушку, а еще лучше – положить, чтобы колесами, колесами…

Каганов спросил обеспокоенно:

– Что-то серьезное, Дмитрий Дмитриевич?

– Да, – ответил я. – Очень серьезное.

– Да что случилось?

Я указал на экран, там в черно-белом крутили заснятоекамерой наблюдения. В помещение вошел человек, которого я видел под конвоемполицейских, двигался он все быстрее и быстрее, мелькнула в белых холеных рукахслужащего бейсбольная бита, резиновая кукла затряслась под градом бешеныхударов. Несколько человек, бывших в холле, ринулись врассыпную, явно он имчто-то крикнул. На миг человек обернулся, я увидел стандартное, дажезауряднейшее лицо клерка, что сейчас искажено яростью. Губы двигались быстро,он что-то орал, выкрикивал, с силой наносил удары, кукла ходила ходуном,внезапно бейсбольная бита полетела в сторону, человек ухватил стул, ударилнесколько раз по кукле, ножки сломались, он в ярости швырнул стул в окно,посыпались стекла, а стул вылетел на улицу. Но человек пришел в еще большуюярость, носился по всему помещению, переворачивал столы, горшки с цветами,срывал со стен плакаты, календари.