На какой бы форме мести ни остановился ученый (то ли изолировать себя от культуры, то ли восхитить окружающих всеведением), он обязательно должен задаться вопросом: «Кого я наказываю?»

Культурное варварство и история науки

Если не доказано обратное, ученых принято считать культурными невеждами, лишенными эстетического вкуса – либо приверженными вульгарной его форме. Как бы ни было обидно, я считаю своим долгом вновь предостеречь молодых ученых от стремления продемонстрировать свою «культурность» ради опровержения такого мнения. Да и, если уж на то пошло, кое в чем подобные упреки справедливы. Могу припомнить целый ряд случаев, когда молодые ученые выказывали полное безразличие к истории идей, даже тех, что составляют фундамент их собственных дисциплин. В своей книге «Надежда на прогресс» я попробовал объяснить, чем продиктовано такое отношение, указал, что наука развивается особым образом и в некотором смысле содержит культурную историю внутри себя: вся деятельность ученого представляет собой функцию от деятельности предшественников, прошлое воплощается во всех новых концепциях и даже в возможности выдвижения этих концепций.

Выдающийся французский историк Фернан Бродель сказал как-то, что история «пожирает настоящее». Я не совсем понимаю, что конкретно он имел в виду (ох уж эти пресловутые французские афоризмы!), но в науке, будьте уверены, все ровно наоборот: настоящее пожирает прошлое. Это в какой-то степени оправдывает, как я думаю, очевидное со стороны многих ученых пренебрежение историей идей.

Будь возможно квантифицировать знание или степени понимания и составить график, отражающий изменение параметров по временной шкале, мы бы увидели, что вовсе не высота кривой над основанием, а общая площадь пространства между высшей и низшей точками наиболее точно отражает состояние науки в любой отдельно взятый момент времени.

Как бы то ни было, безразличие к истории идей принято трактовать как признак культурного варварства – и вполне заслуженно, скажу я вам, поскольку человек, не интересующийся возникновением и развитием идей, скорее всего, не интересуется жизнью разума и умственной деятельностью. Молодой ученый, подвизающийся в передовой области научных исследований, должен составить хотя бы общее представление о современных взглядах на мир. Пусть им будет руководить не идущее из глубины души любопытство, со временем он, не исключено, начнет лучше понимать самого себя, если осознает свое место в мироздании.

Наука и религия

«У него джентльменская религия, – читаем мы в одной книге[36].

– Молю объяснить, сэр, что сие означает.

– Джентльмены не обсуждают религию».

Я всегда полагал этот отрывок поразительно отталкивающим фрагментом диалога, не делающим чести никому из участников. Если слово «джентльмен» заменить словом «ученый», положение нисколько не улучшится – зато у нас будет более корректное описание склонности великого множества ученых игнорировать религиозные убеждения.

Для ученого нет способа быстрее дискредитировать себя и свою профессию, чем заявить во всеуслышание – в особенности когда никто не спрашивает его мнения, – что науке известны или скоро станут известны ответы на все вопросы, которые вообще стоит задавать, и что вопросы, не подразумевающие научного ответа, суть «псевдовопросы» (или не вопросы вовсе), коими задаются исключительно простаки, а ответы на них дают исключительно легковерные люди.

С радостью отмечаю, что, сколько бы ученых ни мыслило таким образом, в наши дни лишь немногие из них оказываются настолько грубыми или настолько черствыми, чтобы делиться подобным публично. Философски утонченные люди знают, что «научные» нападки на религиозные верования обыкновенно не менее шатки и порочны в своей сути, чем защита этих верований. Ученые не стремятся говорить о религии со своей привилегированной позиции, разве что некоторые из них, изучающие порядок, так сказать, вещей, демонстрируют порой свое превосходство, ибо у них больше возможностей, чем у «профанов», познать великолепие мироздания, – какие бы выводы они сами из этого познания ни делали.

Когда науку следует защищать

Надеюсь, читатель не сочтет, что я пропагандирую снисходительное отношение к ученым как таковым; ради чести профессии ученые должны прилагать все усилия к тому, чтобы не допустить уничтожения репутации науки. Увы, сегодня уже никто не думает, что наука и цивилизация неразрывно связаны и совместно стремятся обеспечить наилучшее будущее для человечества. Ученым наверняка предстоит столкнуться (и найти способ справиться с этим вызовом) с осознанием того, что наука не только не изменяет к лучшему положение большинства людей, но и опровергает множество мнений, дорогих сердцам этого большинства. Доводится слышать, что благодаря науке искусство превратилось в свое искусственное подобие: место портретной живописи заняла фотография, живую музыку потеснили музыкальные аппараты и т. д., а в повседневной жизни вместо здоровой еды мы теперь питаемся всякими эрзацами – скажем, памятный из детства хлеб с хрустящей корочкой ныне продается химически обесцвеченным или как-то еще обработанным, девитаминизированным или ревитаминизированным, испеченным на пару, предварительно порезанным и упакованным в полиэтиленовый саван.

Впрочем, все перечисленное объясняется, скорее, алчностью производителей, их нежеланием думать о клиентах и даже нечестными махинациями, а вовсе не достижениями науки. Еще в начале девятнадцатого столетия Уильям Коббет, полагая, что рабочему люду надлежит самостоятельно выпекать себе хлеб, язвительно и страстно критиковал некоего пекаря, чью продукцию мы сегодня посчитали бы, пожалуй, великолепной; Коббет обвинял пекаря в том, что он добавляет в тесто квасцы, подсыпает картофельную муку, и в результате «от первоначальной сладости зерна не найти и следа в той неприглядной смеси, каковая получается в итоге, как если бы к хлебу подмешивали древесные опилки».

Не думаю, что ради защиты достоинства современной «пищевой науки» стоит заявлять, будто причина, по которой продукты изготавливаются вот так, заключается в том, что люди хотят их покупать; подобные утверждения противоречат хорошо известному экономическому принципу (предложение порождает спрос), в особенности когда предложение подкрепляется назойливой рекламой, создающей впечатление, что заранее порезанный заменитель хлеба более натурален и больше напоен солнечным светом в зерне, нежели те буханки, которые мы обычно покупали в маленькой пекарне на углу улицы, пока она не закрылась, не выдержав конкуренции с супермаркетом. Но будем честны сами с собой: это ведь ученые продемонстрировали, что хлеб из цельных натуральных зерен и нешлифованный рис намного полезнее, нежели шлифованный белый рис или тот пресловутый обесцвеченный, завитаминизированный или девитаминизированный хлеб. Однако бессмысленно ждать, что общественность начнет славить спасителей от болезни, которой вообще-то не следовало заражаться.

Недооценивают ли науку?