Непоколебимо уверенные в том, что исследования дарят им всепоглощающее и исполненное интеллектуальной страсти занятие, ученые, возможно, разделяют восторг Уильяма Блейка относительно «величия вдохновения», которое отвергает «рациональные демонстрации»[54], но нисколько ему не поддаются – следуя в этом примеру Бэкона, Локка и Ньютона.

Стереотип восприятия, согласно которому ученый лишь бесстрастно собирает факты и производит над ними логические вычисления, не менее карикатурен по отношению к людям науки, чем представление о поэте, как об убогом, нищем, болезненном существе, которое периодически испытывает приступы стихотворной лихорадки.

Первенство

Те, кому не терпится дискредитировать ученых – прежде всего потому, что они якобы (сами ученые так не считают) поглощены исключительно бесстрастным теоретизированием в поисках истины, – очень часто рассуждают об озабоченности ученого люда вопросами приоритета, то есть одержимости стремлением доказать собственное первенство в том или ином открытии.

Порой можно услышать, что эта одержимость возникла сравнительно недавно, как естественное следствие желания ученого как-то выделиться в современном высококонкурентном мире, где очень тесно, но на самом деле ее вряд ли можно признать новой: исследования доктора Роберта К. Мертона и его коллег[55] убедительно доказали, что споры по поводу приоритетов, иногда чрезвычайно ожесточенные и бескомпромиссные, начались буквально с появлением науки как таковой. Они естественным образом вытекают из того обстоятельства, что несколько ученых, как правило, одновременно бьются над какой-либо научной загадкой и находят на нее ответ (возможно, единственный).

Там, где решение действительно является единственным – скажем, применительно к кристаллической структуре ДНК, – конкуренция и вправду обостряется до предела. Полагаю, люди искусства посмеиваются над озабоченностью ученых своими заслугами, но положение дел в этих двух мирах не подлежит сравнению. Вообразим, что сразу нескольким поэтам или музыкантам предложили сочинить патриотическую оду или хвалебную песнь; разумеется, любой из них будет вне себя от ярости, если его творение припишут кому-то другому. Однако подобные проблемы, стоящие перед людьми искусства, не сводятся к единственному решению: чтобы два поэта независимо друг от друга составили одинаковую строфу, а два музыканта сочинили одинаковые мелодии – это вряд ли возможно чисто статистически, и, как я уже указывал в ином контексте, двадцать лет, потраченных Вагнером на сочинение первых трех опер из цикла «Кольцо нибелунга», отнюдь не омрачал страх того, что кто-то раньше него поведает миру о Gotterdammerung[56].

Когда гордость, связанная с обладанием чем-либо (особенно при обсуждении права на владение идеей), становится важным фактором, большинство людей безусловно подвержено стремлению защитить свою собственность. Репортер будет отстаивать плоды своего журналистского расследования, философ и историк – то новое, что они внесли в изучение какого-то вопроса, администратор – свой способ распорядиться доступными средствами или перераспределить ответственность в непростой ситуации; все они будут считать, что исходная идея принадлежит им, что окружающие должны с этим согласиться. На мой взгляд, к слову, обеспокоенность приоритетом проявляется во всех областях человеческой жизни и во всех сферах деятельности. Иногда – например, у автомобильных дизайнеров и кутюрье – борьба за первенство и желание его отстоять диктуются необходимостью зарабатывать на жизнь, но иногда она превращается в агрессивное невежество: мне говорили, что фельдмаршал Монтгомери Аламейнский[57] настойчиво требовал признания своих заслуг – даже когда к тому не было никаких оснований.

В науке вопросы приоритета видятся более насущными потому, что научные идеи постепенно становятся общественным достоянием, а значит, единственное обладание, каким располагает ученый, – это осознание собственного первенства в каком-то открытии, осознание того, что ты первым нашел решение (быть может, единственное), опередив всех остальных. Лично я не вижу ничего дурного в гордости за обладание, пускай в научном контексте, да и во всех прочих; собственничество, секретничанье, увертливость и эгоистичность сполна заслуживают порицания. Следовательно, насмешки над учеными, которые гордятся своим приоритетом, лишь демонстрируют прискорбный недостаток понимания.

Да, секретничанье для ученого лишено смысла; вдобавок оно имеет комическую сторону: крайне забавно, признаюсь, наблюдать за молодым ученым, пребывающим во власти иллюзии, будто все вокруг так и норовят опередить его в том исследовании, которое он ведет. На самом же деле его коллеги занимаются собственной работой. Ученый, слишком скрытный или подозрительный и предпочитающий отмалчиваться в рабочих разговорах с коллегами, быстро обнаружит, что и с ним ничем не делятся. Ч. Ф. Кеттеринг, известный изобретатель (он придумал антидетонирующие присадки к бензину) и сооснователь компании «Дженерал моторс», однажды обронил, по слухам, что всякий, кто запирается в доме, оставляет снаружи больше, чем у него есть внутри. Правилом той малой спаянной и дружной группы, с которой я много лет работал, было «Сообщай всем, что ты узнал»; не могу назвать никого, кто пострадал бы от применения этого правила. Это полезное правило, ведь работа ученого настолько интересна и важна, что он оказывает коллеге немалую услугу, делясь с ним результатами своих разысканий. Но играть нужно честно: если ученый рассказывает коллегам все о своей работе, он должен слушать ответные рассказы (на худой конец, заставлять себя). Среди обилия сцен «человеческой комедии», которое справедливо ожидаешь увидеть в научной лаборатории, нет более отвратительной, нежели сцена в коридоре, когда молодой ученый (обыкновенно с горящим взором и слегка бородатый – или нет) останавливает одного, а то и сразу трех старших коллег и пытается рассказать им о своем открытии во всех подробностях, а они лишь делают вид, что слушают.