Ну и вопрос! Все мужчины бреются. Даже бездельник Арман,неряшливей которого Фанни в жизни людей не видела. Но этот мальчишка побрилсявсе же зря.

– Сел и заснул, – продолжал он доверчиво. – Ночь-то я неспал, и до этого тоже, поэтому уснул крепко. А когда проснулся – кругом народутьма, все с фотоаппаратами. Туристы, я так понимаю. Особенно жапонов многобыло. Галдят, входят в этот собор, выходят, и все мимо меня, и буквально каждый– ну, если не каждый, то через одного – бросал около меня монетку. Я когдаглаза открыл, подумал, что все еще сплю, столько вокруг меня медяшек валялось.Может, они подумали, что я какая-то местная достопримечательность? НовыйКвазимодо?

И засмеялся, глядя на Фанни, которая, чего греха таить, едваудержалась, чтобы не употребить одно из тех словечек, которые и мужчинам-то нерекомендуется вслух произносить, а тем паче – дамам. Вот тебе и Жан-простак!Да… Но зачем он так зализал волосы? Растрепанные пряди шли ему гораздо больше.

Фанни представила, как он сидел «под стеночкой» Нотр-Дам:волосы падают на лоб, щеки небриты, под глазами чернота, и запекшиеся губыприоткрыты во сне… Жаль, что эти глазищи были закрыты, не то небось нашлись быдамы, которые бросали бы ему не монеты, а купюры, и даже не самые мелкие!

– Я сначала их посчитать хотел, эти денежки, а потом сосчета сбился, – болтал между тем мальчишка. – Думал пойти в какой-нибудьмаркет, сдать, чтобы кассирша их на бумажки обменяла, тут небось евро десятьили даже двадцать наберется. А потом вспомнил, что я один раз видел такое вРоссии: пришел в магазин какой-то бомж замусоленный и сдал кучу мелочи, которуюему добрые люди подавали. Потом пошел и чебурек себе купил на улице, я видел.Ну, и подумал: что же я, как этот бомж, пойду и куплю себе чебурек?! И не сталсдавать.

Видел такое в России, он сказал? Он что, из России?! Этоготолько не хватало!

– Ты русский? – спросила Фанни хрипло.

– Ну да, а что? – Парень независимо вскинул голову, и сталоясно, что не так уж сильно зализаны у него волосы: несколько прядей упали-такина лоб, и он отмахнул их новым, еще более независимым движением. – Вы имеетечто-то против русских? Судьба несчастных чечене́ спать не дает, что ли?

На чечене́, как несчастных, так и счастливых, Фаннибыло стопроцентно наплевать, тем паче что президент Буш, такое впечатление,решил всех их пригреть под своим широким американским крылом. А что касаетсярусских, она к ним еще год назад вообще никак не относилась. Однако с тех самыхпор при слове «Россия» ее словно бы иголками колют в нервные сплетения – причемво все сразу! Потому что Лоран был русский… и этот мальчишка – тоже.

Еще один русский на голову Фанни!

А собственно, почему – на голову? Какое ей вообще до негодело? И не слишком ли долго она с ним болтает в разгар рабочего дня? Там, настолике, нетерпеливо шелестит целая пачка бумаг! А Фанни, между прочим, сегоднязакрывать бистро, а потом, поздним вечером, еще ехать в пятый аррондисман[2] нарю де Валанс, взять у тетушки Изабо рецепт, чтобы завтра привезти ей новыелекарства от ее неумолимого артроза. Надо сказать этому мальчишке: «Чао!» – ипойти заняться своими делами. Нет, вообще ничего не нужно ему говорить, многочести!

– Тебя как зовут? – спросила Фанни.

– Роман. Роман Константинов.

Хорошее имя. Его легко произносить. А она-то думала, что увсех русских имена и фамилии такие, что язык сломаешь! Например, Ил-ла-ри… нет,не выговорить. Лоран, Лоран…

– Роман, – повторила она. – Роман, Роман…

И, пробормотав почему-то: bon journée, удачного дня,вместо более естественного сейчас bon soirée, удачного вечера, Фаннипоспешно отошла к своему столику, села и принялась нажимать на кнопкистаренького, еще Полю-Валери принадлежавшего, калькулятора с незнакомым себе иэтой заслуженной машинке ожесточением. Калькулятор тихонечко поскрипывал,словно постанывал, мучился, но терпел. А что ему еще оставалось делать? Если быон позволил себе проявить характер и допустил оплошность, его просто-напростовыкинули бы в мусорку, как повыкидывали уже многих его собратьев 1980 годавыпуска и даже более молодых! Ему еще повезло, что его хозяйка –сентиментальная дурочка, которая живет больше воспоминаниями, чем реальностью(ну да, это Поль-Валери когда-то так называл Фанни, а калькулятор слышал и всемотал на свой седой электронный ус).