Когда две милицейские машины блокировали маршрутку на въездена мост, пацаны спохватились, конечно, и даже оказались готовы к мирнымпереговорам, однако Роман валялся на полу маршрутки почти без сознания,основательно избитый, с сотрясением мозга и двумя сломанными ребрами, что ивыяснилось, когда его отправили в больницу на спешно вызванной «Скорой помощи».В суматохе куда-то исчез его рюкзачок с «Кодом да Винчи» и портмоне, в которомлежали деньги и паспорт. Об этом Роман узнал на больничной койке… с которой емупришлось подняться, потому что он должен был заняться похоронами отца и матери.Да-да! Галина Ивановна умерла от разрыва сердца, когда была вызвана вместе сЭммой Шестаковой на опознание трупа Константинова В. С.

Вообще нервы человеческие, тем паче женские, – штука довольно-такистранная. Галина Ивановна хоть и со слезами, но стойко подтвердила, что этотголый мертвец, лежащий на столе прозектора, – ее бывший муж, а потом, когдавышла в коридор, где ожидал следователь, предъявивший ей протокол с местадействия и список найденных у Константинова вещей, вдруг лишилась сознания,упала, а спустя несколько минут и скончалась. Эмма Петровна была при этом, икакое-то время следователь за ее состояние тоже побаивался: так она побледнела.И, что характерно, тоже вполне мужественно держалась в мертвецкой, а выйдяоттуда…

Все-таки как еще часто попадают в органы дознания иправосудия люди случайные, не умеющие проникнуть в суть поступков человеческих!Этот следователь явно принадлежал к их числу. Потому что любой другой на егоместе мигом смекнул бы, что и Галина Ивановна, и Эмма Петровна были потрясенытем, что обнаружили в списке вещей их общего мужа.

А вернее – не обнаружили…

* * *

Самое удивительное, что Фанни совсем не удивилась, когда,возвращаясь от тетушки, спустилась в метро на станции «Центр Добентон» и напустой платформе обнаружила знакомую фигуру в рыжей куртке и сизых джинсах. Онатолько обреченно вздохнула и медленно подошла к Роману.

Тот, впрочем, ее даже не заметил, а продолжал трудиться надавтоматом с напитками, печеньем и орешками, снова и снова опуская в прорезьмонетку в один евро и нажимая на кнопку. Монетка со звоном выскакивала влоточек, куда, по идее, должна была свалиться упаковка с печеньем, или баночкас пепси-колой, или пакетик орехов. Роман вытаскивал ее, опять опускал впрорезь, опять нажимал на кнопку… Результат продолжал оставаться прежним. Тоесть никаким.

Фанни несколько мгновений постояла за его спиной – совсемкак днем стояла там, у себя в бистро, – понаблюдала, тая улыбку, потом проговорила:

– Привет, что ты здесь делаешь?

Роман обернулся, смерил ее взглядом – тоже, полноевпечатление, не удивившись этой новой встрече – и ответил рассеянно:

– Как что делаю? Пытаюсь выманить у этой жадины какой-нибудьчебурек, а то есть очень захотелось.

Вот оно! Вот о чем она хотела у него спросить, вот почемуцелый день о нем думала, с облегчением сообразила Фанни.

– А что такое чебурек?

– Чебурек… ну, это такой плоский пирог с мясом, какое-товосточное блюдо. Очень вкусно бывает приготовлен. А бывает – гадость ужасная.

– Не хуже, чем эти печенья, – Фанни с отвращением посмотрелана «меню» автомата.

– Да ладно! – снисходительно махнул рукой Роман. – Вот этишоколадненькие очень даже ничего. Только с автоматом какие-то проблемы.

– Это не с автоматом проблемы, а с твоей монеткой, –усмехнулась Фанни. – Скажи на милость, почему ты опускаешь один евро, если воттут ясно написано, что нужно опускать два?

– Да разве не понятно? – пожал плечами Роман. – У меня нетдвух евро. Вот думаю: может, эта железяка сжалится? Я ведь на ковбоя в вашембистро всю свою милостыню спустил, да так ничего и не добился.

– Как – не добился? Когда ты ушел, я посмотрела – перосбито! Я еще удивилась, что ты не взял выигранное пиво.

– А, ну это, видимо, последний выстрел сбил перо. Я нажал нарычаг и даже не посмотрел, как там и что, повернулся и ушел, – пояснил Роман. –А пиво я не пью. Я его терпеть не могу. У нас в России все, как ошалелые, сосутэто пиво днем и ночью из огромных таких двухлитровых пластиковых бутылок.Осоловелые, глазки в кучку… Нация упившихся обормотов… Ну их вместе с пивом!

В эту минуту подошел поезд. Фанни глянула на него и нетронулась с места.

– Вы что, не едете? – удивился Роман.

«Что я, с ума сошла?!» – мелькнуло у Фанни.

– Еду, конечно! До свиданья!

– Почему? Я тоже еду!

Роман схватил ее за руку, подтащил к ближнему вагону изамешкался перед дверью.

«Он что, раздумал?» – подумала Фанни и нажала на зеленуюкруглую кнопку. Дверь распахнулась, она вскочила в вагон, Роман следом.

– Черт! – фыркнул он. – Вечно я забываю, что надо на этикнопки нажимать. У нас в России двери в метро открываются автоматически.

– Да ну? Хорошо!

– Кажется, только это у нас и хорошо, все остальное плохо.Прошу вас. – Он придержал откидное сиденье, подождал, пока Фанни сядет, потомплюхнулся сам. Вытянул длинные ноги, обтянутые джинсами, и уставился на списокстанций, которые предстояло проезжать.

Фанни покосилась на его профиль и быстро, незаметно вытерлао юбку руки (у нее вдруг вспотели ладони). И пришлось откашляться, прежде чемудалось выговорить:

– Значит, в России все плохо. Но здесь, как я поняла, у вастоже не ладится… Вы с матерью где живете? В общежитии для иммигрантов?

– Жили сначала, но матери там не понравилось, – покачалголовой Роман. – Черные кругом. Это же ужас, сколько в Париже черных и арабов!Вы не боитесь, что ваша нация вообще скоро выродится?

– Бояться этого считается во Франции дурным тоном, – сухоответила Фанни, которая, честно сказать, была расисткой, хотя ни за что насвете не призналась бы в этом никому, кроме самой себя. – А что, в России нетзасилья черных и арабов?

– Там и без арабов туго. Кавказцы на каждом шагу. Мы ихназываем черными. Их море, плюнуть некуда, но российская нация выродится неиз-за них.

– А из-за чего?