– Да вы не то подумали, – сердито сказал мальчик, правильноистолковав мгновенное выражение ужаса, промелькнувшее на лице Фанни. – Нет, нудо чего же вы все однообразны! Как будто на свете только и есть, что трахатьсяили не трахаться с женщиной или с мужчиной, как будто больше ни из-за чего неможет осточертеть жить!

– Вообще-то я говорила не о сексе, а о любви… – заикнуласьФанни, и мальчишка снова откинул со лба волосы этим раздраженным движением, откоторого у нее защемило сердце.

– Да какая разница? – грубо оборвал ее он. – Не только всексе или даже в любви смысл жизни. Просто все так для меня сошлось –невыносимо, понимаете? Невозможно больше терпеть! Думаете, легко было решиться?Я хотел, чтобы все кончилось, а тут вас черт принес. Теперь я не смогу, непотому, что страшно, а потому, что снова буду думать о матери, как она этопереживет и как будет искать меня по моргам и больницам, а я буду лежать подэтим мостом… Видите, я нарочно набил карманы камнями, чтобы меня не унеслотечением, чтобы остаться под этим мостом, чтобы меня когда-нибудь нашли и онамогла меня похоронить!

И он тряхнул полами куртки – из карманов и впрямь посыпалиськамни. Мальчишка наклонился, чтобы подобрать их и снова сунуть в карманы, ноФанни вдруг принялась расшвыривать их в стороны носками кроссовок, бессвязнобормоча:

– Не надо… погоди… не надо… брось!

Сцена была дурацкая, и камни были дурацкие, слишком мелкие,легкие, им не в силах было бы противостоять стремительному подводному течениюСены. Тело мальчишки все равно выкинуло бы вверх, и оно поплыло бы под мостами,завораживающе мерцая сквозь зеленую воду этим бледным лбом, и черные волосывлачились бы за ним, словно невиданные водоросли…

Фанни, не выдержав этой воображаемой картины, вдругзакричала:

– Не надо! Прошу тебя!

Крик ее был так внезапен и страшен, что они оба оторопели иуставились в глаза друг другу.

Потом лицо его расплылось в глазах Фанни, и она услышала егожалобный, срывающийся – детский! – голос:

– Не надо, не плачьте, вы что?!

– Ничего, – сказала Фанни хрипло, с силой проводя рукой полицу и сминая ресницы, – я не плачу, это просто ветер.

– А, ну да… – нерешительно согласился он и отвел было глаза,но тут же снова взглянул на Фанни чуть исподлобья, сквозь спутанные пряди волос.

Она не знала, не понимала, сколько прошло времени.

– Извините, – сказал наконец мальчик. – Я… извините, я у васотнимаю время. Вам, наверное, пора? До свидания, спасибо большое!

Он протянул руку, и Фанни вложила в нее свою. Мальчишкатряхнул ее, легонько сжав, отпустил очень бережно, потом улыбнулся – ох,Пресвятая Дева, что же сделала с его лицом и глазами эта мгновенная улыбка,каким светом зажгла! – и ринулся прочь по мосту, канул где-то в переулках Сите,ни разу не оглянувшись.

Фанни точно знала, что он не оглянулся: ведь она смотрелаему вслед.

А вот чего она не знала, так это того, что на нее все этовремя тоже смотрели. Наблюдатель находился неподалеку, буквально в десяткеметров: прятался между закрытых ларей, возле которых днем топчутся букинисты.Он вел себя очень осторожно, и Фанни даже не подозревала о его присутствии. Емубыло видно все, хотя и не слышно, но по выражению лиц Фанни и этого спасенногоею юноши он вполне мог догадаться о смысле разговора.

Он всматривался и удовлетворенно кивал головой. Все шло поплану, все шло как надо! Дай бог, чтобы события так же развивались и впредь.

Наблюдавший за Фанни человек не последовал за ней, когда онанаконец медленно пошла по мосту, а потом побежала по нему все быстрее ибыстрее. Со стороны могло показаться, будто она решила догнать парня… можетбыть, провести с ним еще одну банальную душеспасительную беседу… Однаконаблюдатель знал, что таков маршрут обычной утренней пробежки Фанни: черезПон-Неф, потом по набережной Сите до Пон-Рояль, потом через Тюильри и Лувр наплощадь Колетт, мимо Комеди Франсез на улицу Ришелье – и оттуда до улицы де лаБурз, откуда всего несколько шагов до ее дома на углу рю де Колонн.

Этот человек хорошо знал маршрут Фанни, потому что следил заней давно.

А вот чего он не знал, так это того, что за ним самим тожекое-кто следил давно. А также и этим утром… этим сумрачным февральским утром,которое, впрочем, с каждой минутой становилось все яснее: на сегодня синоптикиобещали некоторое потепление, а прогнозы парижских синоптиков всегда сбываются.

Или почти всегда.

* * *

Инсулиновая кома… Вообще-то правильнее ее называтьгипогликемической, но это не суть важно. Так вот: инсулиновая, илигипогликемическая, кома – это такая штука, которая происходит с человекомвнезапно, как бы ни с того ни с сего. К примеру, ваш попутчик в поезде вдругначинает дрожать, потеет, у него кружится голова, все двоится в глазах,начинаются судороги, он теряет сознание… и, вполне может быть, умирает прямо наваших глазах. Причем, даже если вы врач и распознали признаки, вы можете несуметь ничем больному помочь, настолько быстро развивается гипогликемическаякома – то есть внезапное, реактивное и очень значительное снижение глюкозы(сахара) в крови. Гипогликемия – это антипод диабета. Диабет лечат, как всемизвестно, с помощью инсулина, который именно что уменьшает содержание сахара вкрови. Но если здоровому человеку, не диабетику, сделать инъекцию инсулина (иливвести его критическую дозу каким-то другим способом), он запросто можетумереть.

По какой причине это может быть сделано?

По небрежности медсестры, перепутавшей инсулин с другимпрепаратом (порою такие эпизоды происходят в лечебных учреждениях, другое дело,что они не афишируются, ну и слава богу, зачем народ зря пугать, меньше знаешь– лучше спишь); в случаях заболеваний эндокринной системы; у запойных послепика опьянения; при некоторых почечных болезнях… По многим довольно-такипричинам, короче говоря. И одна из них – прием сахароснижающих препаратов,особенно если у человека больны почки, печень или налицо сердечнаянедостаточность.

Константинову повезло (если, конечно, уместно говорить овезении по отношению к покойнику, труп которого находится на вскрытии): экспертему попался добросовестный, вдобавок – некогда работавший на «Скорой помощи» ислучаев с диабетической и инсулиновой комой наглядевшийся. Поэтому он еераспознал, вернее, заподозрил, несмотря на то, что со времени смерти больногопрошло семь часов.