Впрочем, именно этого – обламывать девчонку – Гликерия какраз и не стала делать, потому что привязанность, которая сразу возникла междустарой женщиной и ребенком, была сродни любви с первого взгляда. Они одногоплемени, снисходительно думала Цецилия, наблюдая исподтишка, как льнет Дария(таким было имя новой рабыни) к старой садовнице и как играет улыбка на хмуромморщинистом лице Гликерии. В ее заботливых руках девчонка мгновенно расцвела идействительно стала напоминать розу своим ярким бело-розовым лицом, свежимигубами – всем тем ощущением юной прелести, которым так и дышало все еесущество, хотя красивой, конечно, назвать ее было трудно. И сейчас, глядя в этислишком широко расставленные глаза, на слишком круто изогнутые брови, навздернутый нос, Цецилия злорадно подумала, что монашеский чепец откровенноуродует Дарию. Как жаль, как бесконечно жаль, что Аретино увидел Троянду в тередкие мгновения, когда она была без чепца, и волосы ее, заплетенные в косу,открывали высокий лоб, и не искажалась прелестная линия скул, и нежный рот небыл сжат скорбно и туго… Проще говоря, Аретино увидел Троянду в купальне. Доэтого там побывало уже с десяток сестер из Нижнего монастыря, и Аретино вдовольнасладился созерцанием юных и не очень юных, стройных и уже обрюзглых нагихженских тел. Мозаичная стена купальни, изображавшая целомудренное умываниемадонны, была кое-где инкрустирована стеклянными вставками. Со стороны купальниони были непроницаемы, а вот с другой стороны, из-за стены, открывали нескромномувзору все подробности монашеских омовений.

Цецилия была тогда рядом с Пьетро – разумеется, как без еесодействия он мог попасть в сии тайные покои! Аббатиса сама его туда привела,наивно надеясь, что созерцание голых красоток возбудит его угасшие чувства.Однако случилось неожиданное – в Аретино заговорил не самец, а любознательныйхудожник. Сначала он принялся рассуждать о целесообразности пропорций той илииной купальщицы с точки зрения великого Леонардо, затем пристал к Цецилии свопросом, кому принадлежит столь остроумная идея устроить эту потайную комнату,явно предназначенную для непристойных подглядываний.

Цецилия не знала: она выведала секрет купальни лишь наканунесвоего вступления в чин, когда ее предшественница уже лежала на смертном одре.Раскрытие секрета было сродни признанию в постыдном и богопротивном грехе, иЦецилия хранила тайну стеклянного витража долгие годы, иногда в одиночествеподглядывая за купающимися сестрами – лишь для того, чтобы убедиться: онакрасивее любой из них и всех, вместе взятых. В тот день, лежа рядом с Аретиноблиз прозрачной стены, она втихомолку лелеяла ту же мысль и думала, что если ужПьетро Аретино, имя которого стыдно произнести в обществе приличных женщин, нехочет ее, то никакая другая женщина не способна будет его возбудить, а потомувся эта затея с подглядыванием – пустая, как вдруг заметила, что вяло поникшийзнак мужского достоинства Пьетро резко встал, а через мгновение – Цецилия иахнуть не успела! – любовник овладел ею с пылом, о каком она давно забыла.Причем устроился он так, чтобы, занимаясь любовью, смотреть в потайное стекло,и Цецилии не понадобилось много времени понять: в мыслях Пьетро сейчас обладаетдругой женщиной. И в этой другой, без сомнения, было что-то, чего не было вЦецилии, ибо сила и страсть объятий Пьетро ошеломили ее. Она раз за разомвозносилась к небесам – измученная, переполненная восхищением, – а Пьетро всеникак не мог насытиться, и Цецилия, изредка открывая залитые слезами восторгаглаза, видела, что пылающий взор Аретино устремлен на невидимую ейобольстительницу.

«Кто? Кто это?» – забилась ревнивая мысль, вмиг уничтоживвсякое подобие возбуждения. Цецилия обмякла, забыв о наслаждении; лежалапокорно, ожидая только одного: поскорее увидеть свою соперницу.

С трудом отдышавшись, когда Пьетро наконец-то извергся ирухнул в изнеможении, Цецилия выбралась из-под его тяжелого, мокрого от потатела и, вскочив на колени, глянула в запотевшее стекло.

Округлый изгиб бедер, узкие плечи, мягкая линия талии – всеэто напоминало своими очертаниями изящную греческую амфору. Высокая грудьпрелестно просвечивала сквозь мокрые светлые пряди, которые касались теладевушки, словно растопыренные пальцы нетерпеливого любовника.

– Как тебя зовут? – послышался шепот.

Цецилия оглянулась.

Глаза Пьетро закрыты, лицо счастливое, спокойное.

– Как тебя зовут? – снова шепнул он пересохшими губами.

Цецилия обхватила плечи ладонями: вдруг стало зябко. Не ееимя спрашивал Пьетро – он знал его отлично! Он хотел знать имя той, которойтолько что владел в своем воображении с пылкостью, о которой может толькомечтать любовница!

Да, кто это? Как ее зовут?

Цецилия вглядывалась в розовое, как цветок, лицо.

– Троянда, – шепнула она. – Троянда… – и тут же пожалела осказанном.

Одному господу ведомо, почему она назвала это имя – слишкомпышное и роскошное для еще не распустившегося бутона! Следовало бы сказатьправду, назвать ее Дарией – и уж позлорадствовать, какое впечатление этопроизведет на Пьетро, чувствительного к звукам и их слиянию столь же, сколь ксплетению человеческих тел.

Дария! Какая скука! Cвятая Дария, невеста Святого Хрисанфа,которую жених обратил ко Христу и которая за это приняла вместе с ним отязычников великие мучения примерно четырнадцать-пятнадцать столетий назад! Вотуж праведница была, вот скромница! Образ этой унылой девы с фанатичнопоблескивающими глазами, тощей и, конечно, весьма неприглядной, способен былпогасить пыл любого мужчины, в то время как Троянда…

– Троянда… – жарко выдохнул Пьетро. – Троянда! – Он открылглаза, привстал: – Я хочу эту. Хочу, ты слышишь?

Тон его не оставлял сомнений: Аретино ни перед чем неостановится, чтобы получить желаемое! Да и не настолько глупа была Цецилия,чтобы возмущаться. Аретино не тот человек, с которым можно спорить. Он дружен снынешним папой; дож Венеции Андреа Гритти считает за честь приглашать его всвой дом и ежемесячно присылать ему сундучок с дукатами, каждый раз увеличиваясумму.

Аретино пришло однажды в голову заказать медаль: на однойстороне был его портрет, а на другой он же изображался сидящим на троне, вдлинной императорской мантии, перед ним стояла толпа владетелей-государей,приносящих ему дар. Кругом надпись: «I principi, tributadi dai popoli, il servoloro tributano!» [10] Злейшие враги Аретино называли его tagliaborsa deiprincipi [11].