– Да попалась мне тут похлебка из моллюсков, –сказал Вилли. – Она еще теплая. Сейчас дам ему.

– Почему тогда не суп из бычьего хвоста или индийский спряностями? – сказал Томас Хадсон. – Это его еще вернее прикончит. Агде куриный бульон?

– Есть и куриный бульон, да я не хотел ему давать. Этоже для Генри.

– И правильно, – сказал Генри. – Чего радинам с ним цацкаться?

– А мы вовсе и не цацкаемся. Когда я велел насчет супа,я подумал, что тарелка горячего бульона и глоток-другой коньяку помогут емузаговорить. Но он говорить не будет. Налей-ка мне джину, Ара.

– Они сделали для него укрытие, Том, и у него былахорошая постель из веток, и вдоволь воды, и еда в глиняном горшке. Старалисьсделать, чтобы ему было удобно, и канавки прорыли в песке для стока. От берегак укрытию протоптаны были дорожки, и ходило по ним человек восемь или десять.Не больше десяти. Мы с Вилли очень осторожно его несли. Обе его раныгангренозные, и по правому бедру гангрена уже высоко поднялась. Может, зря мыего сюда притащили, лучше было вам и Питерсу поехать туда и допросить его наместе? Если так, то это я виноват.

– У него было оружие?

– Нет. Ни оружия, ни личного опознавательного знака.

– Дай мне мой джин, – сказал Томас Хадсон. –Как по-твоему, когда были срезаны ветки для укрытия?

– По-моему, не позже, чем вчера утром. Но я, конечно,не уверен в этом.

– Вообще-то он хоть что-нибудь говорил?

– Нет. Как увидел нас с автоматами, так и сделалсяточно деревянный. Вот только испугался Вилли. Должно быть, когда увидел егоглаз. А когда мы его подняли, он улыбнулся.

– Чтобы показать, что он еще может улыбаться, –вставил Вилли.

– И сразу сомлел, – сказал Ара. – Долго ещеему умирать, как ты считаешь, Том?

– Не знаю.

– Ну, пойдем-ка наверх и выпивку с собойвозьмем, – сказал Генри. – Я не доверяю Питерсу.

– Сперва съедим эту похлебку, – сказалВилли. – Я голоден. А ему можно согреть банку с куриным бульоном, еслиГенри согласен.

– Если он от этого заговорит, тогда пожалуйста, –сказал Генри.

– Ну, навряд ли, – сказал Вилли. – Но, видно,и в самом деле свинство – совать ему эту похлебку, когда он так плох. Отнесиему коньяку, Генри. Может, он его любит, как мы с тобой.

– Не тревожьте его, – сказал Томас Хадсон. –Он хороший фриц.

– Ну как же, – сказал Вилли. – Все фрицыхорошие, когда лапки кверху поднимают.

– Он не поднимал лапок, – сказал ТомасХадсон. – Он просто умирает.

– И с большим достоинством, – сказал Ара.

– Ты что, тоже записался в обожатели фрицев? –спросил его Вилли. – Значит, вас теперь двое – ты да Питерс.

– Прекрати, Вилли, – сказал Томас Хадсон.

– А тебе-то что? – сказал ему Вилли, – Ты жевсего-навсего выдохшийся вожак горсточки пылких обожателей фрицев.

– Пойдем на бак, Вилли, – сказал ТомасХадсон. – Ара, когда суп согреется, отнеси его на корму. А вы, все, ктохочет, можете идти смотреть, как этот фриц умирает. Только не лезьте к нему.

Антонио хотел было пойти за Вилли и Томасом Хадсоном, ноТомас Хадсон отрицательно покачал головой, и Антонио вернулся в камбуз.

Уже почти стемнело. Томас Хадсон только-только различал лицоВилли. При таком освещении оно показалось ему более приятным, может быть ипотому, что он стоял со стороны его зрячего глаза. Томас Хадсон посмотрел наВилли, на обе якорные цепи, на еще маячившее в сумраке дерево на берегу.Ненадежный здесь грунт – песок, подумал он и сказал:

– Ну, Вилли, выкладывай, что там тебе еще не даетпокоя?

– Ты, – сказал Вилли. – Изматываешь себя дополусмерти, потому что у тебя сын погиб. У всех дети умирают, не знаешь, чтоли?

– Знаю. Еще что?

– Этот хреновый Питерс и этот хреновый фриц развелисмрад на всю корму, и вообще, что это за судно такое, на котором первымпомощником – кок?

– Как он стряпает?

– Стряпает он что надо и насчет вождения мелких судовзнает побольше, чем мы все, вместе взятые, включая и тебя.

– Да, гораздо больше.

– А, к матери все это, Том. Ты не думай, что я злюсь натебя. Мне не на что злиться. Просто я привык к другим порядкам. Но мне нравитсяэто судно, и люди все мне здесь нравятся, кроме этого дерьмового Питерса.Только ты перестань себя изматывать.

– А я не изматываю, – сказал Томас Хадсон. –Я ни о чем не думаю, кроме работы.

– Ох, до чего же возвышенно, прямо набить тебя опилкамида на кресте распять, – сказал Вилли. – Ты бы лучше о шлюхах думал.

– Что ж, мы в общем к ним и держим путь.

– Вот это другой разговор.

– Вилли, а ты сейчас как – ничего?

– Конечно. А что? Просто этот фриц меня разбередил. Ониведь так аккуратно его устроили, как мы никого бы устроить не сумели. Или,может, сумели бы, будь у нас время. А они вот нашли время. Ну, положим, они незнали, что мы так близко. Но как им не знать, что кто-то за ними гонится?Теперь уж все за ними гонятся. А они так заботливо его устроили, как толькоможно устроить человека в таком состоянии.

– Верно, – сказал Томас Хадсон. – И тех наострове они тоже очень заботливо устроили.

– Да, – сказал Вилли. – Вот в том-то и беда.

Тут вошел Питерс. Он всегда держался как солдат морскойпехоты, даже когда был не в лучшем виде, и очень гордился той подлиннойдисциплиной без внешних формальностей, которая была правилом на судне. Онбольше чем кто-либо умел этим пользоваться. Но сейчас, войдя, он стал по стойке«смирно» и отдал честь, из чего стало видно, что он пьян, и сказал:

– Том, то есть, простите, сэр. Он умер.

– Кто умер?

– Пленный, сэр.

– Хорошо, – сказал Томас Хадсон. – Включисвой генератор и постарайся связаться с Гуантанамо.

У них, наверно, что-нибудь для нас есть, подумал он.

– Пленный говорил? – спросил он Питерса.

– Нет, сэр.