раз ступить под сень Сумрачного леса, и он уже тебя не отпустит, – закончил Бульрих рассказ и, погрузившись в раздумья, погладил сначала Ласку, а потом и Флинка, когда оба пса присоединились к ним у теплого очага. В тихой кухне было так спокойно, что собственные смелые заявления показались Бульриху слишком странными и несбыточными.

– После нашего последнего визита в сторожку я полагаю, что любой Гуртельфус знает о том, где какие тропы, куда лучше меня. Я прошу тебя о помощи, Варин, – произнес он и открыто взглянул на пастуха.

Варин нахмурил брови, задумчиво попыхивая трубкой и не торопясь с ответом.

– Во имя черных поганок, что еще ты ищешь там, Бульрих, каких еще тебе страхов не хватает после первой прогулки? – мрачно спросил он наконец, но вздох Шаттенбарта, раздавшийся, казалось, из глубины души, тронул старого квенделя.

Они долго разговаривали, и Варин делился с картографом знаниями о Сумрачном лесе, которые передавались в семье со времен Ульрика. Наконец, к ним пришла Йордис и села рядом. Вскоре она поняла, почему они все время говорят о страшном лесе, и со слезами на глазах стала умолять гостя отказаться от опасного плана. Бульрих устыдился того, что пугает почти всех, с кем ему приходится иметь дело.

Позже, с наступлением ночи, незадолго до отхода ко сну, они втроем забрались на крышу сторожки и посмотрели в сторону Баумельбурга, где небо внезапно озарилось разноцветными огнями. Больше вдалеке ничего видно не было.

– По крайней мере, эти фейерверки видно из Запрутья, – с тревогой сказала старуха, глядя на бледные молнии, вспыхивающие в темноте на западе над Холодной рекой. – Так продолжается уже несколько дней, к Баумельбургу движется буря, если не что похуже. Всякого можно ожидать в эти опасные времена.

Это зрелище привело Бульриха в беспокойство, и ночью ему снились кошмары, в которых его несчастный племянник, Гортензия, Одилий и другие убегали среди горящих деревьев от волков и одноглазых чудовищ, пока в конце концов не оказались в густом лесу. Пошел снег, и ужасный пожар потух, но друзья исчезли, а деревья-великаны стояли черные как угли, все еще светясь, потрескивая и скрипя.

– Ждем тебя, Бульрих, скорее приди,

В сером тумане дорогу найди,

В лес одинокой тропою зайдешь —

Там ты Его непременно найдешь

С бурями грозными, злыми ветрами,

Лесными кострами, с пустыми руками.

Так пели, зазывая, голоса пепла и инея, а потом все рассыпалось на тысячи искр и осколки сверкающего льда.

Бульрих в ужасе проснулся. И оказалось, что он лежит на удобной кровати, которую приготовила для него Йордис, перед камином, в котором мгновение назад с треском рассыпалось на светящиеся угли большое полено.

Наутро Бульрих вместе с Варином отправился пешком через заснеженные луга на западном берегу Сверлянки – сначала в Гнилолесье, а оттуда в старую овчарню Гуртельфусов. Им не хотелось оставлять Йордис одну в сторожке, но она, прощаясь, не пожелала пойти с ними.

– Здесь со мной ничего плохого не случится, даже если волки спрыгнут с небес. У сторожки Краппа не только высокие стены, но и хорошая каменная крыша, – заверила она и печально посмотрела на Бульриха. – А ты, добрейший Шаттенбарт, подвергаешь себя самой большой опасности и будешь куда более одинок, чем я в этом доме. Святые трюфели, я не вижу в твоей затее смысла, но раз уж даже Варин не смог остановить тебя, остается лишь искренне надеяться, что мы снова увидим тебя целым и невредимым.

И хотя Йордис лишь изредка встречалась с картографом из Зеленого Лога и не смогла бы сказать, какой толк от его карт, спроси ее кто-нибудь, она крепко обняла Бульриха и поцеловала в лоб, как квенделенка.

На исходе дня короткие сумерки перетекли в тьму, и Бульрих остался один, по-настоящему один, как мог быть лишь тот, кто решил отправиться в Сумрачный лес. Но с Бульрихом это происходило не впервые, и он смело двинулся к темной опушке, которая стеной чернела впереди, едва различимая на фоне мрачного неба. Быть может, именно поэтому он еще явственнее ощущал исходящую от леса угрозу. Из рассказов пастуха картограф узнал, что чем дальше на юг простирается лес, тем выше поднимаются среди деревьев огромные скалы, в которых, по словам Варина, зияют глубокие расщелины и входы в мрачные пещеры. Кто знает, не наблюдают ли оттуда за одиноким путником с фонарем создания с холодными сердцами?

Бульрих беспокойно размышлял, в его голове роились самые зловещие мысли. Мало что может быть хуже, чем поход в такое страшное место в безлунную ночь. Но он решился на это, и старый пастух подтвердил его намерения: в Сумрачном лесу в эти таинственные часы перехода от осени к зиме непременно найдется что-то очень важное. Впрочем, не удержался Варин и от многочисленных предостережений. Если границы призрачных земель истончились и стали проницаемыми, как давно предупреждал старик Пфиффер, то по всему выходило, что картограф из Зеленого Лога желал проникнуть к источнику нависшей над Холмогорьем угрозы. И, судя по всему, он сам пробудил опасность, когда впервые отправился в безответственное и безрассудное исследование. Однако если он мог что-то исправить, то, каким бы слабым и наивным ни был и как бы ни сжималось от страха сердце, стоило попробовать, не раздумывая о том, что поджидает его в Сумрачном лесу.

К этому времени Бульрих дрожал с головы до ног, но не хотел винить в этом холод, поскольку Йордис одолжила теплый плащ, когда они с Варином уходили из сторожки, а еще – трость с железным наконечником и фонарь. Теперь свет ослеплял, и Бульрих задумался, не оставить ли фонарь где-нибудь, ведь яркое мерцание видно издалека.

Знакомый по недавним временам леденящий страх закрался в его душу, сковывая последние остатки смелости, которую он приказал себе сохранить. Казалось, жестокие глаза давно следят за ним из темноты, как наблюдает за беззащитным зверьком сова, прежде чем бесшумно спикировать с высоты и нанести смертельный удар. Когда приступ страха охватил его вновь, Бульрих с неукротимой решимостью поднял и погасил фонарь Йордис.

Ох уж эти черные лесные боровики! Еще до того, как он добрался до леса, землю накрыла непроглядная тьма. Бульрих с предельной осторожностью передвигал ноги, опасаясь провалиться в невидимую яму или сбиться с пути. Но вскоре стало легче: то ли глаза привыкли к темноте, то ли откуда-то появился свет, быть может, из самых глубин мрака, как в Волчью ночь, когда облака мерцающего тумана сгустились и озарили мглу –