Сейчас на этом мосту слышались крики и глухой топот множества ног. Шестеро путников в повозке Себастьяна Эйхен-Райцера и сам он на измученном коне увидели, как в свете факелов к ним приближается большой отряд квенделей, вооруженных копьями и короткими мечами. На них были не маски, а кольчуги, в руках – деревянные щиты, и не оставалось сомнений, что идут они на серьезное дело, а не на маскарад. Когда отряд подошел еще ближе, стало заметно, как яростно играет свет на непокрытых головах, словно рыжие волосы охвачены огнем.

Это шли жители Квенделина, которые снялись с места в ответ на угрожающие события, уже несколько недель терзавшие окрестности. Теперь же страсти так накалились, что старый Бозо незадолго до выхода отряда даже заподозрил, что в Баумельбурге праздновать больше нечего.

– Вперед, квенделинцы, мои храбрые Райцкеры! – крикнул он, гарцуя во главе отряда на каштановом пони, который с трудом тащил экипированного всадника. – Мы не боимся ни теней, ни туманов, ни ночных тварей! Клянемся всеми священными грибными кольцами Квенделина, что отстоим Холмогорье! Отправляемся в Баумельбург, чтобы спасти то, что еще можно спасти!

Глава четырнадцатая

Белый лес

Не сам я время выбрал

Для своего пути,

Но в этой мгле дорогу

Я должен сам найти.

Лишь тень моя со мною,

Да месяц в небесах.

Ищу следы оленьи

В заснеженных степях[15].

Вильгельм Мюллер. Зимний путь. Спокойной ночи

Ступая как можно более осторожно, Бульрих слышал, что под ногами хрустит трава на покрытом инеем лугу, и старался двигаться еще тише. В отблесках фонаря, пляшущих перед ним на мерзлой земле, блестели длинные, посеребренные изморозью стебли. Перед лицом в холодном воздухе витало теплое облачко, когда он выдыхал пар изо рта, а высоко, под затянутым облаками небом, клубилась дымка, словно пена, взлетающая над брызгами. На севере небо то и дело вспыхивало молниями: должно быть, над Холодной рекой собиралась буря. Так уже было вчера, когда Бульрих в сумерках осматривал окрестности с крыши сторожки Краппа, где находились Варин Гуртельфус и старая Йордис. Пастух все еще был где-то поблизости и все же бесконечно далеко. Ведь теперь между ними пролегала граница, и настоящая, сотканная не из теней, а из густого подлеска. По восточной стороне живой изгороди Варин вернулся к Гнилолесью, за пределами которого уже многие поколения пастухов и отар стояла овчарня Гуртельфусов, возвышавшаяся над деревней Трех Мостов.

Тем временем Бульрих – Бульрих, во имя всех Шаттенбартов! – бежал прямо на запад, в обратную сторону, что в этой глухой части Холмогорья могло значить лишь одно: направляется он к опушке Сумрачного леса. Поскольку картограф из Зеленого Лога во второй раз за столь короткое время сознательно искушал судьбу, он решил нанять знающего проводника, который, однако, покинул его на полпути. Еще накануне вечером Варин заявил, что не поведет Бульриха дальше зарослей ежевики.

И вот Бульрих оставил позади и пастуха, и естественную преграду из высоких колючих кустов, которая тянулась на многие тысячи шагов с севера на юг между двумя лесами и густо переплеталась с ними.

Во многих местах Гуртельфусы даже высадили новую растительность и совсем запутали живую изгородь. С годами уже никто: ни овцы, ни любое другое существо крупнее кролика – не смог бы пробраться в мрачный, зловещий лес. Разве что тот, кто пролетит над изгородью или пророет нору под корнями кустов ежевики. Ну, или если вдруг кто оставит открытыми потайные ворота – единственный проход, скрытый от глаз стеной диких зарослей. Однако ничего подобного не случалось, потому что о проходе не знал никто, кроме членов древнего пастушьего клана, а они умели хранить тайны.

Когда пришло время расстаться, Варин показал Бульриху песчаную ложбинку, похожую на вход в просторную лисью нору, над которой особенно высоко поднимались аркой заросли колючего кустарника. Старый пастух с огромным трудом поднял одну из веток – тяжелую, колючую, со множеством шипастых отростков.

Под веткой обнаружилась деревянная решетка – ворота. Пастух отпер их ржавым ключом, которым никогда прежде не пользовался, и картограф проскользнул сквозь заросли. За его спиной Варин медленно зашагал прочь по тропинке, траву на которой съели овцы, прежде чем ее покрыл тонкий слой снега. Потайные ворота он оставил открытыми в надежде, что тот, кому он только что позволил отправиться в крайне сомнительное приключение в одиночестве, вернется.

В сторожку пастуха Бульрих прибыл накануне, около полудня. Пони Нибелунг поначалу удивился незнакомому всаднику, но потом быстро, хотя и осторожно, понес его по лугу, который за ночь совершенно преобразился под выпавшим снегом. Голые деревья и живые изгороди чернели на фоне бледно-серой пустоши. Слева и справа от дороги все было мрачным и негостеприимным, но беспокоили квенделя в его одиноком путешествии лишь холодный ветер, тревожные мысли о друзьях и о том, что ему предстояло сделать. Варин Гуртельфус, казалось, не особенно удивился, увидев картографа. Похоже, ждал его.

– Грибная ножка да шляпка, вот ты и явился, Бульрих Шаттенбарт, – приветливо сказал Варин и пытливо посмотрел на гостя из-под кустистых бровей. – Я так и думал, что скоро увижу тебя снова. Так что, не доехал ты до Баумельбурга?

– Что-то случилось по дороге к Жабьему Мосту? – с тревогой спросила старая Йордис.

– Нет-нет, – ответил Бульрих немного поспешно и не слишком правдиво, чтобы не беспокоить ее еще сильнее рассказом о драматическом путешествии в Фишбург. – Я просто вспомнил, что у меня есть одно срочное дело. Кое-что более важное, чем Праздник Масок. Ты же знаешь, я вообще не люблю суету, – пояснил он.

В спешке Бульрих не смог придумать лучшего оправдания, и его уши покраснели от смущения.

– Тогда заходи, – просто сказал Варин, не задавая лишних вопросов и глядя на гостя так, словно уже давно все понял.

Они вместе отвели Нибелунга в конюшню, после чего Бульриха угостили сытным обедом. Позже, сидя наедине с Варином перед камином, с трубкой в зубах, картограф рассказал старому пастуху о том, что произошло по дороге к Сверлянке. Не стал утаивать ничего: поведал и о страже, которого, как ему показалось, он видел на мосту, и об истинной причине своего возвращения.

– Клянусь святыми пустотелыми трюфелями самых светлых и, надеюсь, темных лесов, я должен снова отправиться в Сумрачный лес. Быть может, когда-то так же поступил и Эстиген Трутовик, и твой предок, старый Ульрик, наверняка знал об этом. Стоит лишь