Обезоруженный японец вцепился в физика, завязалась драка. Исступленный, с остервенением молотил он Ёна, а тот защищался и бил в ответ. Борясь друг с другом, они погружались в глубину лестничных пролетов. Переплетенные в немыслимые узлы, вертясь через головы, они падали в штопор, расходились, чтобы отдышаться, и снова сцеплялись. Краем опухшего глаза Ён увидел вдалеке шприц, заманчиво блестевший синеватой жидкостью. Гуйдзи тоже заметил. Оба нырнули за оружием, суетливо пихаясь.

Ён почти схватил ненастоящий пистолет, но соперник подрезал – и вот жало иглы нацелилось в грудь. Физик сопротивлялся из последних сил. Пальцы врага сжимали рукоять и давили, давили… сочащаяся жидкость из стального хоботка уже в миллиметре.

Последние капли сил. Нечеловеческий рев. Глаза в глаза.

Кольнуло. Игла пролезла между ребер, чуть выше сердца. Гуйдзи нажал на спусковую кнопку. В кровоток Ёна выплеснулась доза неизвестного лекарства. В тот же миг злобная японская физиономия надорвалась вспышкой изумления. Волна замешательства натянула подрагивающие желваки. Эпицентром взрывной боли был низ живота. Скальпель поставил точку в противостоянии.

Когда трепыхающееся сердце отмерило с десяток секунд, Ён высвободил хирургическое орудие из ножен нутра и поднес его к горлу.

– Зачем ты подорвал меня?

– Это был Сейджи. Я – Сабуро, – ответил японец на безупречном корейском седьмой версии.

Бесстрашно смотря проникновенным взглядом, он опустил голову и лезвие глубоко впилось в податливые шейные артерии. Брызнула кровь, разлетаясь шариками. Ён отбросил скальпель и зажал хлеставшую рану непримиримого врага, чтобы продлить ему жизнь и успеть задать вопросы.

– Вы преследуете меня, чтобы я не выполнил условия абиграммы?

– Наконец-то догадался, – прохрипел он. – Уже поздно…

– Почему? Что поздно?

Японец закрыл глаза.

– Что мне делать?

– Убей, убей, – закряхтел он.

– Убить? Ты и так сдохнешь!

– Себя убей.

– Себя?! – рявкнул Ён. Порез под слизкой от крови ладонью почти перестал пульсировать.

– Парадокс.

– Какой еще парадокс? Смотри на меня. Сконцентрируйся. Говори!

– Я-я и… – звуки выливались замедляющимся потоком.

– Продолжай!

– Т-т-т…

– Громче! – тряс он размытую ослабевшим зрением голову Сабуро.

– Т-ты… Ты.

– Что я? Ну, говори!

Назвавшийся «Третьим Сыном» умер, отдав свое обмякшее тело в объятия невесомости.

«Абиграмму следовало толковать с точностью до наоборот», – была последняя мысль Ёна до того, как его разум отключился.

Выбраться из тайного укрытия Чина Лю, где в животных условиях содержали отца, было проще, чем Серж себе представлял. Пластичная чешуя, не имеющая идентификации пользователя, безразлично приняла отца и сына. Перед скафандрами распахнулся замаскированный стеллажами потайной ход. Движимые мягкой экзоскелетной моторикой, Белкины отправились в вереницу каменных залов. У Сергея возникла стойкая ассоциация с кротовой норой, только выкопана она была человеком. В конце пустынных пещер путь преграждала прозрачная створка шлюза, распахнувшаяся при приближении. Отец занервничал, когда люк стеклянной тары закрылся за ними. Ему и без того было трудно дышать – живая кольчуга, сомкнув лакированные острова шестигранников, туго стянула плечистое туловище, – а тут еще и замкнутое пространство. Зилл долбанул со всей силы по стеклянной поверхности, так и не причинив ей вреда. Применение необузданной силы по принципу «сначала делаю, потом думаю» ввергло Сержа в знакомое состояние, напомнившее о причинах, почему их род оказался на грани вымирания. Восхищавшая в подростковом возрасте отцовская сила вызывала в нем неловкость и даже стыд. Повзрослев, он мечтал отмежеваться от своего прошлого и – о, ужас! – стать манерами похожим на бездушных манекенов. Правда, после того, как он познакомился с Ёном получше, это желание поубавилось.

В сетчатых глазищах шлема читалось отцовское «Я что-то сделал не так?». Как же глупо он себя ощущает, стоя вдвоем с отцом в закрытой прозрачной трубе, а единственным свидетелем его смущения является собственное «я». Сергей, недолго думая, набросился на шлюзовую дверь. Со смехом и руганью он избивал воображаемый щит, за которым притаилось обрюзгшее существо, олицетворяющее ненавистный Азиатский Союз. С разбега, насколько позволяли стесненные условия, со звериным рыком он врезался в него плечом. Отец боксировал, а сын пинал. Под крики и хохот накопившийся стресс отступал.

Увлекшись борьбой, они не сразу заметили блеклый голографический интерфейс. Результат сканирования сообщил о наличии чего-то иностранного, внешнего или чужеродного. Чего именно, Серж не понял.

Система обратного отсчета закончилась ослепительной вспышкой – яркой и внезапной. Солнечное пламя выплеснулось из боковых жерл и затопило запаниковавших Белкиных. Ослепленные огненным вихрем, они кое-как нашли друг друга.

Когда все стихло, Серж обнаружил себя в отцовских объятиях. Спустя мгновение люк распахнулся и пропустил их в необычное помещение, заставленное дымчатыми кубами. Неуклюже переставляя гравибутсы, отец неповоротливо проследовал за сыном, попутно обругав нож, что топорщился вспученным бугром под плотно прилегающим скафандром.

– Задница сейчас обуглится, – разнервничался он. – Похоже, что-то замкнуло.

– Я тоже от жары умираю. Не пойму, как в этих доспехах температура регулируется. Все перепробовал, ничего не помогает. – Сергей прощупывал настройки виртуального дисплея, всплывающие всякий раз, когда он сосредоточенно смотрел на шестеренку, парившую на краю поля зрения. Графический интерфейс угадывался интуитивно: тут – музыка, там – автоматизации рефлексов, а вот кондиционирования не находилось.

– Говорю тебе, это нож раскалился. Мало того что бок натер, так еще и поджаривает. Ты как хочешь, а я раздеваюсь.

– Смотри, впереди еще один шлюз. Пройдем его и тогда сбросим это барахло.

Зловещее хранилище кубов Белкины покинули без инфернальных зрелищ.

Следующее пространство напоминало необустроенный переулок Эдема. Темнота сводов скрывала истинные размеры заброшенной пещеры, представлявшейся очень высокой. Десятки комнатушек, объединенных переходами, громоздились в три-четыре яруса. В этих комнатах-контейнерах, от одного вида которых становилось нестерпимо душно, не было окон – только двери с решеткой и откидной крышкой для подачи еды. Это была та самая достопримечательность, или, как назвал ее Хайлл, «учреждение для отличившихся». По его рассказу, ударникам труда не суждено было расцеловать своих полуголодных детишек и томящихся в неведении близких – им предстояло умереть «по естественным причинам». Вода с примесями тяжелых металлов и грязная еда сгубили бы раньше, чем слабая гравитация разрушила бы их скелетно-мышечную ткань. Однако массовое истребление рабочих не воплотилось на практике. Предкам суперлюдей свезло погибнуть в пылу восстания, а не медленно увядать в беспросветных боксах. Тюрьму так и не достроили, а переделанная в аттракцион, она не нашла отклика среди туристов. Зато на Сержа произвела тяжелое впечатление. Адское негодование накрыло его и подумалось, что не только Землю, но и космос забросали телами его мертвых предков. Проходя мимо массивных агрегатов с прилегающими к ним носилками на системе рельсов, приспособленных для непрерывной доставки тел в утилизаторы, он увидел кричащую надпись: «Для биомусора». Находки взорвались в юношеском сознании мощнейшей злостью. Да, этим, возможно, никогда не пользовались; да, все это было давно, но что с тех пор изменилось? Кристин прошла лагеря, пусть и не такие страшные; отца привезли на Дэнкинс, и вряд ли он вернулся бы обратно; его, молодого парня, мучили в полицейском участке, и только чудом он вышел оттуда живым. За сотни лет методы гомункулов остались прежними. Впрочем, одно изменение все же было налицо: теперь, когда гомо сапиенс почти истреблен, масштабность карательных мер поубавилась.