– Что-то ты притих, – заметил отец, любуясь диковинными сооружениями.

– Так, задумался…

– А у меня в голове не укладывается, как все это поместилось внутри астероида?

– Наберись терпения, самое захватывающее еще впереди, – напустил загадочности сын.

– Разве может быть что-то более захватывающим их туалета с подсосом? Такой Михаилу, так он ни за что не женится, – поделился отец своими впечатлениями о справлении нужды в условиях микрогравитации. Этим он рассмешил Сержа и отвлек от гнетущих мыслей.

Кротовая нора мистера Лю вывела их в лифтовой холл, из которого не было обратного пути, так как закрывшаяся за ними стеновая панель не открывалась. Ни грузовые, ни пассажирские лифты не работали, а аварийная дверь на лестничную площадку была опущена.

– Думаю, пора расчехляться, – сообщил Сергей.

– А я уже как-то попривык, – ответил Зилл, снимая скафандр. – Да и нож не горячий больше. – Он снял робу, чтобы проверить, не показалось ли ему. От пояса до бедра растянулся пунцовый отпечаток.

– Ого, какой ожог!

– Ерунда, обычное покраснение.

– Едва теплый. – Сергей потрогал рукоять. Он хотел взять нож, но отец переложил оружие в свой гравибутс.

Они попробовали открыть дверь. Приложив ладони, толкали блестящую гладь вверх, но кроме характерного звука проскальзывания кожи по стеклу ничего не добились.

– Не трать силы, – сказал сын, когда отец вздумал использовать шлем скафандра как таран. Он отправил Каони короткое К-сообщение: «Вышли из лаборатории, но оказались в тупике». Коммуникатор тут же зазвонил.

– С Черным эфиром все в порядке?

– А что с ним может быть не так?

– Где ты застрял?

– Мы зашли через шлюз в странную пещеру, а потом…

– Меня не интересуют детали, назови номер помещения.

– Мы в холле…

– На Дэнкинсе миллион холлов! Назови хотя бы номер ближайшей двери.

– Не кричи на него, – прошелестел голосок Юмису, – он и так напуган.

– Я не кричу, а объясняю, – прошипел он приглушенно, будто сквозь прикрывающую коммуникатор ладонь. – Он выкрал у тебя абиграмму, а ты покрываешь этого лжеца!

– Я потеряла ее, – оправдывалась Юмису. Она намеревалась сказать что-то еще, но звонкая пощечина оборвала ее на полуслове.

– На тебя ни в чем нельзя положиться.

Послышались всхлипы. Сергей кашлянул. На том конце запутанных фотонов на мгновение стихли.

– Я слушаю, – наконец произнес Каони.

Серж зачитал мешанину из цифр и букв.

– Дверь скоро откроется.

Разговор грозил оборваться, но Серж выпалил:

– Подождите! – Чтобы заработать очки доверия, пришлось признаться: – Не было подходящего момента… В общем, накануне моего отлета Ён и Трэй сбежали. Они на Дэнкинсе, заявились ко мне в отель. Где сейчас – не знаю.

– Хорошо, что сообщил, – без удивления похвалил Каони. – Шаттл в любом случае не улетит без Ёна.

– Они уже в Нулевой Точке?

– Надеюсь, Ён скоро туда прибудет, а вот с Трэем приключилось несчастье.

– Он погиб? – Сергей почуял неладное.

– Сосредоточься на задании, – посоветовал ледяной голос.

Парень был поражен осведомленностью Каони не меньше, чем смертью корейского биолога.

– Опять друзья? – преувеличенно беспечно полюбопытствовал отец, когда Серж отключился.

Сергей впал в какую-то отрешенность. Ему было по-человечески жаль Трэя, хоть тот и был гомункулом. Он ответил машинально:

– Ее зовут Юмису. Без регистрации и денег я ни за что не попал бы на Дэнкинс.

– Ты познакомился с девушкой? – переспросил отец, и, неумело скрывая полыхнувшую радость, сдержанно поинтересовался: – Она, как и мы, северянка?

– Из Куала-Лумпура.

– О! Не думал, что там есть наши. Она красива? Уже рожала?

– Я договорился с ней…

– Сколько ей лет?

– Пап, пожалуйста! Юмису мне не девушка. Просто у нее нужные связи.

– Неважно, из какой она семьи, главное – взаимность. С этого начинаются отношения.

«Она ходячий манекен», – вертелось на языке. Серж хотел признаться в союзничестве с гомункулами, как послышался щелчок блокировки, и из распахнутого прохода протянулась скелетообразная тень перил.

– Пап, нам наверх. Не отставай.

Зилл застыл в немой растерянности перед бездной Нулевой Точки. Ищущие поддержки пальцы смяли плечо стоящего рядом первенца. Грандиозные масштабы цилиндрического пространства, нарушающего законы физики отцовского восприятия, ошарашили и сбили с толку; потерянный взгляд блуждал как компасная стрелка, когда на Земле исчезли магнитные поля. Переходы, рукава транспортных магистралей, тротуары между многочисленными ресторанами быстрого питания – с противоположной стороны изогнутой поверхности они выглядели искаженными до неузнаваемости. Шагнуть в непонятную абстракцию, где не было привычных потолков или стен приравнивалось к падению в пропасть. Отец сильнее вцепился в сына. Тот перехватил запястье и мягко отвел руку, не выпуская из своей.

– Пойдем, это неопасно.

Пассажирский хаб претерпел изменения с его последнего визита. Тут пронеслись воинственные толпы, может, не такие свирепые, как в эвакуационном терминале, однако наделавшие немало разрушений. Повсюду валялись выкорчеванные оградительные поручни, витрины разнесены вдребезги, исполинские просторы заволокло сгустками разорванных тряпок и побитых вещей. Сердце каменного гиганта – космопорт астероида Дэнкинс – больше не перекачивало по лифтовым аортам людские массы. В этом запустении и бардаке было нечто безумное и впечатляющее.

Сын вел за собой родителя, объятого невразумительным страхом, через площадь к группе гомункулов, которых насчитывалось не больше пары десятков. В невесомости, примагниченные гравибутсами, они походили на камыш, обдаваемый слабым ветерком. Завидев издалека шагающего подростка и великана в тюремной робе, гомункулы оживились. Нет, они вовсе не бросились метаться в панике, вопя: «Дикари! Варвары! Спасайся кто может!» – они лишь одарили их вялым вниманием. На Сергея посмотрели бегло, а на отце – на его одежке, сальной проволоке волос и кустистой бороде – ненадолго задержали усталые взгляды.

Светловолосый бизнесмен в деловом костюме, прижимающий к разбитому лбу скомканный снежок материи, спросил у подошедших Белкиных на чистом английском:

– Вы из Кеплера?

– С первой палубы, – ответил Сергей, заметив краем глаза, как отец разглядывал бездушных кукол. Хоть для ненависти и был миллион поводов, он смотрел на них скорее с сочувствием.

Присутствующие зашушукались.