class="stanza">

Юноше,

обдумывающему

житьё,

решающему,

сделать бы жизнь с кого, скажу

не задумываясь:

«Делай её

с товарища

Дзержинского».

Конечно, это не какие-то бездарные вiрши некой Ю. А. Липиной:

На груди чекиста — с правой стороны

видим знак заслуги. В нём отражены

доблесть и геройство, мужество и честь,

в нём его работа, бдительность и месть т

ем, кто в волчьей злобе подлости творил,

кто взрывал заводы, предавал, вредил.

Зоркий глаз чекиста всюду проникал,

маску диверсанта он распознавал…

Там дальше ещё было про овчарку с именем Пурга, что «навострялаушки в поисках врага»…

Но было же у Маяковского написанное в 1928 году стихотворение «Дачный случай»:

Обфренчились

формы

костюма ладного,

яркие,

прямо зря,

все

достают

из кармана

из заднего

браунинги

и маузера.

Ушедшие

подымались года,

и бровь

по-прежнему сжалась,

когда

разлетался пень

и когда

за пулей

пуля сажалась.

Поляна —

и ливень пуль на неё,

огонь

отзвенел и замер,

лишь

вздрагивало

газеты рваньё, как белое

рваное знамя.

Компания

дальше в кашках пошла,

револьвер

остыл давно,

пошла

беседа,

в меру пошла.

Но —

знаю:

революция

ещё не седа,

в быту

не ослепнет кротово, —

революция

всегда,

всегда

молода и готова. [1.49]

Литераторы и чекисты на даче В. В. Маяковского в подмосковном Пушкино

Рядовая ситуация для отдыхающих в летнем доме на Акуловой горе представителей творческой интеллигенции и сотрудников ОГПУ — потренироваться в меткости стрельбы из «благожелательных браунингов» на дачном участке. Правда, обычно для таких соревнований Маяковский использовал духовую винтовку. На одной из общих фотографий, сделанных на даче, с ней как-то позировал Агранов.

Согласитесь, что вывод о молодости Революции, которая ещё не умерла, а по-прежнему молода, сделанный на основе факта хулиганской стрельбы из табельного оружия, был довольно неожиданным.

Есть у Владимира Владимировича похожее, но более раннее стихотворение «Строители коммуны»:

…а чекист

стоит,

работой завален,

смотреть,

чтоб Коммуну

изнутри не взорвали…

и позднее — «Неразбериха», об уставшем «как вол» сотруднике ЧК, которого испугались мальчишки — продавцы папирос и марафета на Лубянской площади.

Владимир Маяковский — один из многих советских поэтов, кто искренне считает насилие осознанной необходимостью, объективной реальностью беспощадной борьбы с классовым врагом. Таких строчек, как:

Пули, погуще!

По оробелым!

В гущу бегущим,

грянь парабеллум!

Самое это!

С донышка душ!

Жаром,

жженьем,

железом,

светом,

жарь,

жги,

режь,

рушь!

(Маяковский В. В. 150 000 000. Поэма)

или:

Плюнем в лицо

той белой слякоти,

сюсюкающей

о жертвах Чека!

(Маяковский В. В. Владимир Ильич Ленин. Поэма)

…сдайся, враг!

замри

и ляг!

там же, есть ещё совсем позднее:

Если глаз твой

врага не видит,

пыл твой выпили

нэп и торг,

если ты

отвык ненавидеть, —

приезжай

сюда,

в Нью-Йорк,

не у каждого советского поэта в ту сумеречную эпоху найдёшь.

Даже в прекрасно-лирическом «Письме товарищу Кострову из Парижа о сущности любви» можно прочитать:

Чтоб подымать,

и вести,

и влечь,

которые глазом ослабли,

Чтоб вражьи

головы

спиливать с плеч

хвостатой

сияющей саблей…

У Владимира Маяковского это выглядит уже не как показное позёрство молодого футуриста: «окровавленные туши», «окровавленный сердца лоскут», «жевал невкусных людей», «душу окровавленную», «сочными клочьями человеческого мяса», написанных исключительно на публику… Это прямо Редьярд Киплинг какой-то… Да и с литературной точки зрения приведённые строфы как-то не очень соотносились с реальным дарованием поэта.

Впрочем, персональное отношение к «солдатам Дзержинского» у него по-прежнему искреннее и восторженно-позитивное, тем более что встречи с рядовыми сотрудниками ОГПУ на различных поэтических и не очень вечерах были достаточно регулярными — поэт и аудитория друг другу очевидно симпатизировали.

В доме у Маяковского Яков Агранов — в числе самых близких друзей и частых гостей. Его настоящее имя Янкель, фамилия — Шевелёв-Шмаев, друзья зовут его Яней или Агранычем, Лили Брик — милым Янечкой. Янкель — сын бакалейщика из еврейского местечка Чечерск Могилёвской губернии (точнее, лавка принадлежала его матери), успешно окончил четыре класса городского училища, в 1912 году вступил в члены партии социалистов-революционеров (эсеров). Призыва, объявленного с началом Первой мировой войны, ему счастливо удалось избежать по причине слабого здоровья. Впоследствии его, судя по всему, удалось существенно укрепить. С 1915-го Агранов переходит от эсеров в РСДРП, затем был арестован за проведение марксистской пропаганды среди солдат и сослан в Туруханский край Енисейской губернии. Иногда некоторые случайные моменты в жизни позволяют существенно её изменить. Кому-то для этого достаточно оказаться на некоторое время в не самом высоком кабинете администрации одного северного города, для Агранова звёздный час оказался связан со случайным знакомством в месте отбывания наказания с Иосифом Джугашвили и Львом Каменевым. Вместе с «Кобой» в течение месяца возвращался из Ачинска в Петроград, а уже начиная с 1919 года сделает стремительную карьеру в секретариате Совнаркома РСФСР у В. И. Ленина, совмещая эту деятельность с работой в ВЧК. Как особоуполномоченный по важнейшим делам при начальнике секретно-оперативного управления (должность особоуполномоченного имели только руководители спецслужбы В. Р. Менжинский, А. Х. Артузов, В. Д. Фельдман и К. И. Ландер), Агранов был активным участником расследования обстоятельств Кронштадтского мятежа, Антоновского крестьянского восстания в Тамбовской губернии, дела «Петроградской боевой организации В. Н. Таганцева», позднее — «злодейского» убийства С. М. Кирова.

При проведении допросов профессора Таганцева (ПБР) он взял на себя личные (письменные) обязательства, что в случае признания вины учёным тому будет сохранена жизнь. Наивный интеллигент поверил следователю, который таких полномочий, конечно же, не имел.

В практическом пособии по проведению допросов для следователей НКВД специально указывалось, что «прежде всего не следует при допросах прибегать ко лжи и обману (напр., к прочтению несуществующего показания или документа, к показу