10 декабря 1917 года состоялось заседание Революционного трибунала, который, учитывая её заслуги перед освободительным движением и «её человеческие достоинства», ограничился вынесением ей общественного порицания, обязав Панину внести в кассу Наркомпроса изъятую ранее сумму.

В. И. Ленин, выступая на заседании Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов 4 ноября 1917 года, то есть сразу после свершившегося переворота, озвучил позицию большевиков по отношению к своим противникам: «Нас упрекают, что мы арестовываем. Да, мы арестовываем… Нас упрекают, что мы применяем террор, но террор, какой применяли французские революционеры, которые гильотинировали безоружных людей, мы не применяем и, надеюсь, не будем применять, так как за нами сила. Когда мы арестовывали, мы говорили, что мы вас отпустим, если вы дадите подписку в том, что вы не будете саботировать» (Ленин В. И. ПСС. Т. 35. С. 63).

При этом только по официальным сводкам ВЧК в РСФСР за первые девять месяцев 1918 года контрреволюционерами было убито 15 000 человек, в том числе 7309 участников продотрядов. Только за июль того года жертвами различных террористических проявлений стали 4110 советских работников.

В «Руководящих началах» по уголовному праву РСФСР народного комиссариата юстиции (НКЮ) говорилось, что первое время «без особых правил, без кодексов вооружённый народ справлялся со своими угнетателями… в интересах экономии сил пролетариат должен выработать правила обуздания своих классовых врагов, создать метод борьбы со своими классовыми врагами и научиться им владеть» (СУ, 1919 № 66. С. 590).

Поэтому вполне логично, что 30 ноября 1918 года применение либеральных дореволюционных законов было запрещено (Собрание узаконений и распоряжений рабоче-крестьянского правительства, 1918 г. № 85, ст. 899).

При этом ещё в первом декрете 24 ноября 1917 года «О народном суде» в ст. 5 содержалось следующее постановление: «Местные суды… руководятся в своих решениях и приговорах законами свергнутых правительств лишь постольку, поскольку таковые не отменены революцией и не противоречат революционной совести и революционному правосознанию. Отменёнными читаются все законы, противоречащие декретам ЦИК. Совет Р. С. и Кр. Деп. и рабоче-крестьянского правительства, а также программам-минимум р.с.д.р. партии и партии с.-р.» Такой подход придавал хоть какую-то видимость законности дальнейшим действиям большевиков, которые они сами иначе как красным террором не называли. В тот далёкий ноябрьский день российское уголовное право навсегда превратилось в железную машину, правила эксплуатации которой находились в исключительной зависимости от политических обстоятельств.

Я. Х. Петерс — член коллегии ВЧК и помощник (заместитель) её председателя — был предельно откровенен в своём интервью меньшевистской газете «Утро Москвы»: «Что же касается расстрелов, то я должен сказать, что, вопреки распространённому мнению, я вовсе не так кровожаден, как думают. Напротив, если хотите знать, я первый поднял вопль против красного террора в том виде, как он проявился в Петербурге».

Немецкий профессор права Липпман, исследовавший уголовное право РСФСР в первые послереволюционные годы, отмечал, что «не будучи связана никакой нормой ни в материальной, ни в процессуальной своей части, не отделяя правовых путей от политических максим, система эта является карикатурой на право и суд… Никакая фантазия не в состоянии придумать такой сатиры на уничтожение идеи правового государства, какая здесь воплощена в жизнь» (Уголовная репрессия в первые годы революции. ЕСЮ. 1922 г. № 3).

Несмотря на принятые экстраординарные меры, террор в отношении представителей советской власти и не думал прекращаться:

— 20 июня 1918 года членом боевой организации эсеров Никитой Сергеевым был убит комиссар по делам печати и пропаганды Моисей Володарский (Гольдштейн) — редактор «Красной газеты».

Уже на следующий день после теракта в приёмную товарища ГЕ. Зиновьева в Смольном прибыли делегации рабочих петроградских предприятий с требованием беспощадного ответа на убийство. Без принятия жёстких мер «наших вождей поодиночке перебьют» — объясняли свою позицию пролетарии.

Газеты призывали: «Не нужно ни судов, ни трибуналов. Пусть бушует месть рабочих, пусть льётся кровь правых эсеров и белогвардейцев, уничтожайте врагов физически!» «Нет больше милости, нет пощады!» «Через трупы бойцов — вперёд к коммунизму!» На многолюдных митингах самый популярный лозунг, написанный на чёрных знамёнах коммунаров: «Пуля в лоб тому, кто против революции!»

Партийная пресса была буквально завалена письмами с мест — рабочие обращались к недобитым классовым врагам через СМИ. Популярная «Красная коммуна» угрожала: «Вас, жирных, за ваши преступления и саботаж надо бы препроводить на утилизационный завод и переварить на мыло, которым пользовались бы труженики, чтобы знать, что их кровь и пот, что вы из них высосали, не пропали даром».

— 10 мая 1923 года бывший капитан-дроздовец, герой Гражданской войны Морис Конради в ресторане отеля «Сесиль» выстрелом из револьвера убил члена советской делегации на Лозаннской конференции Вацлава Воровского и тяжело ранил двух его помощников Ивана Аренса и Максима Дивилковского, после чего спокойно отдал револьвер метрдотелю и сдался прибывшему наряду полиции со словами: «Я сделал доброе дело — большевики погубили всю Европу».

В газете «Правда» за 13 мая 1923 года вместе с гневной отповедью буржуазному правосудию, которое не увидело в преступлении политического контекста, были опубликованы стихи Петра Орешкина «Убийцам тов. Воровского»:

…за власть Советскую, за красного героя.

Убитого бандитскою рукой,

Ответите пред силой мировой,

Своей тупой, преступной головой!

На суде швейцарского кантона Во подсудимый Конради заявил, что совершил убийство не как гражданин Швейцарии, а как русский патриот. На скамье подсудимых вместе с ним находился ещё один эмигрант — Аркадий Полунин. Мотив преступления был основным вопросом, на котором было сосредоточено внимание присяжных. Защита вызвала в суд десятки свидетелей, в том числе майора американской армии С. Греффа — офицера военной миссии при Колчаке, — депутата итальянского парламента Маффи, врача Монтадона, который был сотрудником Международного Красного Креста в Сибири в Гражданскую, журналиста Круазье, проработавшего 20 лет в Санкт-Петербурге, и др.

17 ноября 1923 года берлинская газета «Дни» написала: «Присяжные ответили утвердительно на вопрос об убийстве Конради Воровского и о содействии ему со стороны Полунина. Пять присяжных ответили утвердительно на вопрос о виновности обоих подсудимых, и четыре отрицательно, ввиду чего на основании процессуальных законов Ваатского кантона, требующего двух третей для обвинения, суд признал Конради и Полунина оправданными. Такое же соотношение голосов получилось и по вопросу о виновности Конради в нанесении ран чинам советской миссии Аренсу и Девильковскому. Судебные издержки возложены на обвиняемых. Перед удалением присяжных в совещательную комнату прокурор вновь потребовал вынесения обвинительного вердикта, заявив, что судить большевизм не входит в компетенцию присяжных заседателей и что обвинительный материал против большевизма, представленный на суде защитой, односторонен и не представляется бесспорным».

Конради и его сообщник Полунин были оправданы швейцарским судом. По этому поводу почему-то Витебская губернская коллегия защитников выступила с заявлением: