Звучало соблазнительно. Олицетворение древних людских желаний, прочно вписанных в гены. Сон, от которого не хотелось просыпаться.

Но этот мир был безжизненным. Не безрадостным, не лишенным плотских утех — все это контактеры сохранили. То, от чего они отказались, было куда более деликатным.

Мэтту понадобилась почти вся его жизнь, чтобы научиться жить в мире, где все, что он любил, могло исчезнуть, и ему это не нравилось. Но он научился терпеть. Заключил своего рода контракт с этим миром. Ты не скупишься на любовь, даже когда те, кого ты любишь, стареют или отдаляются от тебя. Пускай все смертны — ты спасаешь другому жизнь, если можешь. Ни к чему сдерживаться. Не откладывай на завтра то, что можно сделать сегодня, и не жди лучшей награды.

«Но какова цена? — думал Мэтт. — Боже правый, какова цена?»

Все наши страдания. Вся наша боль. Раны, что наносит нам безразличная Вселенная. Или, чаще, мы сами. Страдания, падающие из бомбоотсеков. Страдания, что причиняют другим испуганные или угрюмые парни, на которых против их воли надели военную форму. Страдания от ножей в темных переулках, от электродов в подвалах правительственных зданий. Страдания, вызванные осознанным и неосознанным злом, а также ходячими моральными пролежнями вроде полковника Тайлера.

«Может, они были правы, — думал Мэтт. — Странники, Рэйчел и большинство людей. Может, нас не исправить. Может, безжизненный Больший Мир, не подчиняющийся законам рождения и смерти, был лучше.

Может, он сделал неправильный выбор.

Может, и так».

По его прикидкам, в Шайенн он приехал на закате.

Улицы были почти непроходимыми. В темноте легко было заблудиться. Он свернул с шоссе № 80 на, как ему казалось, Шестнадцатую улицу, где пришлось остановиться, чтобы переждать ночь.

Но не успел Мэтт заглушить двигатель, как в небе появились звезды. Неожиданное чудо.

С севера подул ветер. Холодный, крепкий, способный создавать настоящие вихри из пепла. Но пепел перестал падать. Серый ландшафт озарился слабым голубоватым сиянием.

Мэтт попробовал отпустить руль. Руки больше не болели. Он превозмог боль, хоть и потерял часть кожи.

Почти весь город сгорел дотла.

Мэтт ехал мимо покрытых пеплом развалин, причудливых кирпичных колонн, торчавших кривыми зубами из пустых оболочек зданий.

На карте были отмечены две больницы. Больница Де Пола оказалась дымящейся руиной.

Расположенный неподалеку госпиталь Ветеранов войн не сгорел, но землетрясение разрушило его до основания.

Мэтт снова проверил состояние Бет и Киндла.

Киндл очнулся и кивнул ему. С ним все было в порядке.

А вот Бет…

Еще не умерла. Мэтт сам не понимал почему. Пульс еле-еле прощупывался. Она почти не получала кислорода. Губы посинели. Зрачки, когда Мэтт поднимал ей веки, едва расширялись.

Но она продолжала дышать.

В каждом ее вздохе было что-то грандиозное. Для Бет каждый вздох был подвигом, восхождением на Эверест, и Мэтту казалось, что она решительно отвечает на этот вызов. Но одного вздоха недостаточно, чтобы насытить тело кислородом, за ним должен последовать следующий — новая вершина.

Она не умерла, но умирала.

Где найти уцелевшую больницу? Мэтт посмотрел на карту. Глаза никак не хотели фокусироваться. Где-то за границей пепельных осадков? В Денвере? Нет; чтобы попасть туда, пришлось бы ехать совсем рядом с кальдерой. Слишком долго и, наверное, невозможно. На севере, в Каспере? Мэтт понятия не имел, что осталось от Каспера, да и расстояние тоже было слишком большим.

Все было слишком далеко.

Бет могла протянуть еще час. От силы два.

— Поспи, — сказал ему Киндл. — Мэттью, я понимаю, каково тебе. Но ты ничего не добьешься, если угробишь себя. Поспи.

— Времени нет.

— Ты целых пятнадцать минут пялился в карту. Что искал? Куда поехать? Место, где есть больница? Наверняка ничего не нашел. Как вообще ехать в таких условиях? — Он приподнялся и сел. — Там сущий Армагеддон.

— Бет тяжело ранена.

Мэтт аккуратно сложил карту и отложил в сторону.

— Вижу. Слышу, как она дышит.

— Я не могу ей помочь.

— Мэттью, я понимаю. Я не говорю, что ты должен сдаться, — ласково добавил Киндл. — Просто чудеса нам не подвластны. Ни к чему себя изматывать. Взгляни на себя. Смотреть больно. Удивляюсь, как ты держишься на ногах.

Было очевидно, что до больницы им не добраться. Оставалось с этим смириться.

Но тут всплыла идея, которую он прежде не хотел рассматривать.

— Есть другой выход, — сказал он.

Он объяснил все Киндлу, выслушал массу возражений, но вскоре страх за Бет пересилил. Мэтт вернулся в кабину и развернул фургон.

Новый Артефакт попался ему на глаза, стремительно двигаясь по небу на восток. Небо вновь потемнело, почти все звезды скрылись, но виной тому был не пепел, а яростный холодный ливень.

Впитывая воду, пепел превратился в скользкую непроходимую грязь. Мэтт еще больше сбросил скорость, но даже так заднюю часть трейлера постоянно заносило. Как будто он ехал по реке из жидкой глины.

Но цель была недалеко.

В конце широкого проспекта, обсаженного пепельными деревьями и заваленного сучьями, он нашел административный центр города — точнее, то, что от него осталось. Три четверти здания обрушилось. Осталось одно крыло, гигантской занозой торчавшее из земли и освещенное всполохами еще горевшего внутри пламени. Широкая площадь перед зданием была покрыта блестящей от дождя пепельной массой, отражавшей огонь.

Мэтт не был уверен, найдет ли он здесь то, что нужно. Но административные здания вроде ратуши Бьюкенена обычно располагались в самом центре, и где, как не здесь, искать «помощника»?

Он остановил фургон и вылез из кабины. На руле была кровь, на его руках — тоже.

Он едва не поскользнулся на спрессованном пепле. Дождь был не только холодным, но и грязным, пропитанным сажей. Кожа Мэтта быстро почернела. Он спохватился, что оставил куртку внутри, у Киндла, и пошел ее забрать.

Дыхание Бет было едва слышным.

— Не делай этого, — сказал Киндл.

Мэтт натянул куртку.

Киндл сел и схватил его за руку:

— Мэттью, скорее всего, это не сработает. Плохо, но что поделать. Но если сработает… ты думал, как быть дальше?

— Да.

— Здесь не больница. Это не врач. Это непонятная космическая хреновина. А та штука на орбите — не вместилище человечества. Я в это не верю. То, что ты задумал, — не просьба о помощи. Это молитва.