Нога по-прежнему донимала его. В икре на месте пулевого ранения сформировался огненный комок. Но рана была продезинфицирована, и Мэтт хорошо ее перевязал, поэтому Киндл чувствовал, что сможет нормально передвигаться, если не будет слишком нагружать ее. Он думал о том, как его хромота выглядит со стороны.

«Выгляжу кривым старым сукиным сыном», — предположил он. Примерно так оно, впрочем, и было.

Холодный сухой воздух из Канады прогнал дождь. Киндл ехал по пустой дороге, пока не покинул зону выпадения пепла, и сам удивился, насколько приятно было снова увидеть зеленую траву. По обочинам уже цвели дикие цветы.

По дороге он заметил мертвых животных. Во время взлета Артефакта погибло много домашнего скота. Они об этом знали? Заботило ли это так называемых наследников человечества? Но Киндл решил, что это не хуже стихийного бедствия. Одноразовое событие нанесло не больше вреда, чем человек регулярно наносил животному миру с незапамятных времен. Не стесненные заборами и оградами, животные скоро расплодятся вновь.

В Каспере он добыл переносную радиостанцию, работавшую от двенадцативольтного аккумулятора. Он толком не знал, как пользоваться ею, но рассчитывал разобраться с помощью инструкции. Помощь Джоуи, конечно, не помешала бы.

Ближе к вечеру Киндл занялся поисками воды. Водопровод перестал работать, и достать питьевую воду было непросто. В разбитом землетрясением супермаркете он нашел десяток пластиковых канистр с дистиллированной водой.

Он погрузил их в новую машину, в которой собирался возвращаться обратно: «бьюик»-универсал с почти полным баком бензина. Заправки теперь работали не лучше водопровода, но на улицах оставалось достаточно свободных авто из Детройта.

Опустились сумерки. Киндл ехал с включенной печкой, в салоне пахло горячим металлом и сосновым освежителем. На горизонте, над полным лавы вулканическим кратером, стояло зарево. Шоссе № 25, казалось, вело в западную область ада.

На следующее утро, в Шайенне, Киндл сколотил из найденных досок и гвоздей два креста.

Когда кресты были готовы, он взял гвоздь и нацарапал на горизонтальной планке первого букву. Неуклюже, коряво. Но это его не остановило.

Он нацарапал: Э, Б, Б.

Затем задумался. Что бы она сама предпочла? Эбигейл или Эбби?

Он знал ее как Эбби и в конце концов остановился на простейшем варианте:

А на втором кресте выцарапал:

Киндл взял кресты и вбил их в землю на пепельно-серой лужайке перед административным центром Вайоминга, рядом с памятником Эстер Хобарт Моррис[41]. Да, Джоуи и Эбби не были похоронены здесь. Их тел так и не нашли. Но они заслужили памятник поприличнее, чем обгорелый остов автофургона.

Что касается Джакопетти, Ганиша, Мейкписа и полковника Тайлера… пускай гниют.

Киндл вернулся к фургону и принялся сторожить неподвижные тела Мэттью Уилера и Бет Портер.

Мэттью вроде бы спал. Его руки покрывала глянцевая субстанция цвета каменного угля. Казалось, что это перчатки.

— Мэттью? — позвал Киндл. — Мэттью, ты меня слышишь?

Но врач не откликнулся, как и вчера, как и позавчера.

Бет была покрыта той же субстанцией с головы до пояса. С ней Киндл не разговаривал. Не видел смысла — у нее ведь не было видно даже рта и носа.

Он развел костер и смотрел, как дым поднимается к синему сумеречному небу.

Вряд ли кто-нибудь в Шайенне заметит костер. Город по-прежнему дымился. Но в прерии нужно быть осторожнее. Ночью дым от костра станет отчетливо виден. Можно нарваться на других людей, которым не захотелось в Огайо. Людей вроде полковника Тайлера.

Наутро Мэтт очнулся.

Черной субстанции на его руках больше не было. Киндл не знал, куда она подевалась. Впиталась в тело? Испарилась?

— Пить хочу, — прошептал Мэтт.

Киндл принес ему воды. Кожа на руках доктора была свежей, розовой.

— Мне снилась Бет, — сказал Мэтт. — Снилось, что они ее починили.

— Может, и так, — ответил Киндл.

Вечером Мэтт помог ему сложить костер. Они сварили кофе и грелись в обнимку у мерцающего огня.

— Я решил, что ты свалил на ту сторону, — сказал Киндл. — Думал, останется от тебя одна шкурка, как от других.

Мэтт помотал головой. Нет, он принял другое решение.

Киндл выждал достаточно, чтобы тишина стала естественной. Вышли звезды, типично вайомингские, яркие.

— Я связался с Огайо, — сказал он.

— Подключил радио?

Киндл кивнул:

— «Помощники» снова заработали. Полагаю, спустя долгое время. С тех пор как улетел Артефакт Странников, все выключилось. Даже электричество. Видимо, Странники поддерживали работоспособность турбин и тому подобного по всей стране, по всему миру. Теперь все снова работает. Но, как мне сказали, только в Огайо, в зоне вокруг поселения. На других континентах та же история.

— Что за зона?

— Не тюрьма уж точно. Но как я понял, уйдешь слишком далеко — сможешь полагаться только на себя. Ни электричества, ни воды, ни гарантий безопасности.

— Что-то вроде убежища, — сказал Мэтт.

— Эдемский сад, — ответил Киндл. — Как еще сказать? По сути, это и есть сад. За тобой там ухаживают. Пока ты жив, Бог за тобой приглядывает. Заставляет солнце светить, траву расти.

— Они — не Бог, — возразил Мэтт.

— Какая разница?

— Но так только в Огайо, — задумался Мэтт. — Может, когда Артефакт покинет орбиту, все опять перестанет работать.

— Если покинет. «Помощники» говорят, что это еще не решено. Так мне парень из Огайо сказал.

— Война небесная?

— По крайней мере, спор.

Мэтт посмотрел на серую лужайку перед зданием администрации, на местного «помощника» — того, которому он молился.

— А если спросить его…

— Мэттью, он ожил на время, но теперь снова отключился. Если хочешь поговорить с «помощником», тебе надо в Огайо.

Мэтт кивнул. Он то и дело поглядывал на свои руки — новые, свежие руки.

— Думаешь, я заварил эту кашу?

— Остановил Артефакт? — Киндл пожал плечами. Он уже думал об этом. — Кто знает. Речь идет о коллективном решении десяти миллиардов душ, и вряд ли один Мэттью Уилер мог так сильно склонить чашу весов. Но ты уж точно повлиял на ход их дебатов. Заставил оглянуться на то, что остается после них. Может, не ты один. Может, таких, как ты, тысячи в разных уголках Земли. Есть поговорка: хочешь стать Богом, прояви чуточку сострадания. А раз ты еще человек, прояви чуточку человеческого сострадания.