Лееб упустил свой шанс овладеть Ленинградом: ему помешали наступление на Москву (операция «Тайфун») и усилившееся сопротивление русских. Другой возможности у него уже не будет. Заслугу этого «Чуда на Неве» Сталин в значительной степени припишет Жукову. Может быть, кто-то скажет, что лекарство – террор против своих же войск – и его неизбежное следствие – сохранение блокады и голод – были хуже болезни – захвата города немцами. В таком случае достаточно будет напомнить директиву Гитлера от 22 сентября, в которой определяется будущее Ленинграда: «…фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого населённого пункта». 7 мая 1995 года сотни оставшихся в живых блокадников устроили демонстрацию в Московском парке Победы (в Санкт-Петербурге) в связи с открытием памятника Жукову. Но их протест был направлен не против прославления Жукова, человека, спасшего город и их жизни, а против того, что статуя поставлена на постамент, на котором прежде стоял памятник Сталину.

Жуков in extremis (в последний момент (лат.). – Пер.) помешал группе армий «Север» взять Ленинград. Каковы бы ни были его личные заслуги, этим неожиданным успехом он был отчасти обязан решению Гитлера отдать приоритет московскому направлению. В соответствии с планом «Тайфун», разработанным в августе – сентябре, германское командование сосредотачивало основные танковые соединения на центральном участке фронта для последней крупной операции на окружение, результатом которой должно было стать падение советской столицы. Немцам противостояли Западный фронт Конева, Резервный фронт Буденного и Брянский фронт Еременко. Всего: 13 армий, 900 000 человек, 782 танка и около 7000 артиллерийских орудий – большая часть того, что еще имеется в наличии. Сталин был настроен скорее оптимистично. Резервный фронт развернул четыре из своих армий во втором эшелоне, от Ржева до Кирова через Вязьму, – это считалось гарантией удержания фронта при слишком глубоком прорыве немцев. В двух командующих фронтами, Коневе и Еременко, видели восходящих звезд Красной армии, начальниками штабов у них были лучшие из имевшихся в наличии штабисты – Соколовский и Захаров.

В действительности советская оборона была хрупкой и плохо организованной, командование не имело ни настоящего контроля над подчиненными ему соединениями, ни представления о намерениях противника. Сталин решил лично координировать действия этих трех фронтов. Он ничего не предпринял для того, чтобы устранить неразбериху в управлении войсками и упростить порядок передачи приказов. Точно так же и Шапошников никак не информировал своих генералов о вероятном направлении главного удара немцев, даже если он и сообщил им 27 сентября о скором наступлении противника на Москву. 8 октября, после недели боев, генерал Хейнрици, командующий XLIII армейским корпусом, с удивлением писал жене: «Противник полностью застигнут врасплох нашим наступлением. Учитывая то, что наши приготовления шли открыто, это могло бы показаться невозможным, однако русские не знали ни даты, ни направления удара»[456].

Моральный дух советских войск накануне битвы был крайне низок. Майор НКВД Иван Шабалин, начальник особого отдела 50-й армии (Брянский фронт), с тревогой писал в своем дневнике[457]: «30 сентября. Положение с личным составом очень тяжелое. Почти весь состав армии подобран из людей, родина которых занята немцами. Они хотят домой. Бездеятельность на фронте, отсиживание в окопах деморализуют красноармейцев. Появляются случаи пьянки командного и политического состава. […] Знает ли Москва действительное положение на фронте? […]

1 октября. В дивизиях дело обстоит неблагоприятно как с нашим аппаратом, так и с командно-политическим составом. Он работает плохо. Хорошим уроком будет для нас происшедшая катастрофа с 42 красноармейцами в 258-й стрелковой дивизии и подобное же дело с 18 людьми в 217-й стрелковой дивизии [они дезертировали]. Позорно, что мы проспали и расследование дела не приносит необходимого результата. […] Это не война, а пародия.

4 октября. Перспективы войны далеко не розовы».

Моральный кризис рядового и офицерского состава, начавшийся 11 июня 1937 года процессом Тухачевского и вновь обострившийся 22 июня 1941 года, явно еще не закончился.

Операция «Тайфун» (октябрь-ноябрь 1941 г.)

В операции «Тайфун» немцы усовершенствовали свой обычный прием – удар по флангам и двойное окружение после. Действительно, теперь план предусматривал четверной охват в результате двойного окружения на фронте в 600 км. Четыре танковые группы прорвут советский фронт на значительную глубину, а затем совершат поворот с тем, чтобы образовать два котла: один на севере, вокруг Вязьмы, другой на юге, в районе Брянска. На севере III танковая группа (6 танковых и моторизованных дивизий), которую 5 октября возглавит Рейнхардт, должна действовать совместно с IX армией; в центре – IV танковая группа Эриха Гёпнера (7 танковых и моторизованных дивизий) с IV армией; на юге II танковая группа под командованием Гудериана (9 танковых и моторизованных дивизий), переименованная во II танковую армию, – совместно со II армией. В операции было задействовано миллион девятьсот тысяч солдат и офицеров, 1500 танков и 1400 самолетов II воздушного флота: Гитлер бросал в бой все имевшиеся у него силы. В ночь с 1 на 2 октября во всех частях и подразделениях зачитали торжественное заявление фюрера: «Солдаты Восточного фронта! […] Сегодня начинается последнее величайшее и решающее [эт'с] сражение этого года. Эта битва должна поставить на колени не только противника, но и зачинщика всей войны – Англию. Ибо, разгромив противостоящего противника, мы лишим Англию последнего ее союзника на континенте. Вместе с тем мы устраним опасность не только для нашего рейха, но и для всей Европы, опасность нашествия гуннов, как когда-то впоследствии монголов. […] С Божьей помощью вы добьетесь не только победы, но и создадите важнейшие предпосылки для установления мира!»[458]

Гудериан начал свое наступление прекрасным осенним днем 30 сентября, остальные соединения группы армий «Центр» – 2 октября. В двадцать четыре часа советская линия обороны была прорвана, а дальше немецкие танки пошли вперед, не встречая серьезного сопротивления. Орел, где, когда туда вошли танки Гудериана, как обычно, ходили трамваи, пал 3 октября. В тот же день майор Шабалин вновь описал в своем дневнике традиционные беды Красной армии: трусливые командиры, плохая связь.