почти целиком восстановить свое прежнее личное благополучие. К этой категории „счастливых“ беженцев надо причислить и бывшего министра Барка. Благодаря установившимся в былое время финансово-банковским связям, личным способностям и практическому складу своего житейски-мудрого ума он сумел так поставить себя в Лондонских высших деловых сферах, что в несколько лет стал главным директором-распорядителем в одном из крупнейших банков на „Ломбард-стрит“, получил солидное содержание и имел честь быть принятым английским королем, который дал ему титул»[1096].

Лично меня, прямо скажу, покоробило слово «всплыть», куда уж образней можно сказать о человеке, которому удалось вынырнуть из страшного омута революционной смуты. Ну, а что касается «личных способностей», то короли любят предателей, особенно тех, кто помогает грабить своего прежнего суверена. Барк, следует признать, в этом преуспел. Петр Львович, впоследствии ловко преобразился в «сэра Питера Барка», подданного британской короны, произведенного Георгом V в 1935 г., т. е. еще до получения подданства Великобритании, за особые услуги королю в рыцарское достоинство, ну и ставшего кавалером всяких там их орденов.

Как П. Л. Барк вел монаршие дела в Лондоне, я судить не берусь, но, похоже, явно в интересах британской, а не российской короны, которой он присягал. Но в одном дельце Петр Львович явно отличился, успев еще приложить руку к переходу во владение короны британской не только казенных денег короны российской, но и коллекции личных украшений матери-императрицы Марии Федоровны, супруги Александра III. Сегодня эта мутная история не совсем внятной «покупки» драгоценностей с запутанными и по сей день не оконченными денежными расчетами преподносится как «спасение царских украшений» британской королевской семьей, у которой они находятся и по сей день.

Не буду вдаваться в детали этой истории, отмечу только, что после смерти императрицы Марии Федоровны с ее коллекцией драгоценностей, действительно уникальной, которой она очень дорожила, стали происходить странные вещи. Вывезти ее в Великобританию из Дании был командирован именно Барк, оценивавший стоимость украшений в полмиллиона фунтов стерлингов. Далее идет такая головоломка, что разобраться в ней не могут и по сей день что российские историки, что британские. Но, по некоторым данным, часть наиболее уникальных украшений в конечном итоге оказалась в распоряжении большой ценительницы ювелирных изделий английской королевы Марии, давно положившей глаз на эти сокровища, и… супруги Петра Львовича Софи, тоже очень любившей всякие там золотые редкости и бриллианты.

Конечно, великие княгини Ксения Александровна и Ольга Александровна[1097] кое-какие деньги за это драгоценное, в прямом смысле слова, наследие получили, но далеко не все. Как минимум 250 тысяч фунтов где-то затерялись. Доплачивать за шалости королевы Марии пришлось, по некоторым утверждениям, даже ее внучке королеве Виктории уже где-то в 1968 г. Так ли это на самом деле, я утверждать не берусь. А тем, кого этот вопрос очень заинтересует, рекомендую обратиться к книге В. В. Кузнецова «По следам царского золота»[1098]. Так что этот перевертыш вполне заслужил свое лондонское благополучие, Недаром Петр Львович оставил после себя вполне солидное наследство.

Интересно, что и все «птенцы гнезда» Барка на Западе тоже оказались в эмиграции. Правда, никому из них не пришлось идти ни в парижские таксисты, ни в домашнюю прислугу, ни тем более в шахтеры. Никто из числа чиновников Министерства финансов, являвшихся заграничными представителями Барка, не бедствовал. А большинство каким-то чудесным образом осело на Западе, спасаясь от ужасов большевизма, даже весьма богатыми людьми. Многие из них еще успели пощипать и различные «белые правительства», например адмирала Колчака.

Сергей Угет — финансовый атташе в США — в качестве представителя Министерства финансов в Русском заготовительном комитете в Нью-Йорке контролировал все казенные средства и российское имущество в Америке, оценивавшиеся к октябрю 1917 г. в 70–80 млн долларов[1099]. Уж кто-кто, а этот покуражился: пораспоряжался народа русского наследием в собственных интересах от души. Его «художества» вполне тянут на отдельное исследование. Мало того, Угет еще и поучал, как следует развиваться России и выстраивать свои отношения с США. Готовил даже специальные экономические обзоры, дабы «определить, каким путем та или иная отрасль могла бы быть в будущем использована для русских нужд»[1100].

При этом «страдальцы» из царского Минфина не забывали плакаться о своей тяжелой доле, о том, как они беззаветно служили России в войну. «Своим лондонским пребыванием ты познал все тяготы, проистекавшие от задержек в переводах, и ведомственную неразбериху, которая царила в вопросе своевременности оплаты заказов, — с пафосом писал Угет другому „страдальцу“ Замену в декабре 1923 г. — Твое последующее нахождение во главе нервного платежного центра, которым служила Кредитная канцелярия во время войны, сосредоточение у тебя обращений от финансовых представителей в разных странах — дают тебе могучее оружие, чтобы написать авторитетное мнение о Главзагране, Валко, контрвалютировании заказов, предоставлении иностранной валюты частной промышленности и торговле, экспортной валюте, правильной постановке взаимоотношений Министерства финансов с его представителями на местах, их полномочиях и т. п.»[1101].

Мне трудно судить о «всех тяготах», но, судя по некоторым источникам, в частности публикациям банкира-эсера А. Погребецкого[1102], человека весьма информированного, после падения так называемого Омского правительства (конец 1919 г.) на «личных счетах финансовых агентов» оставались: в Лондоне у Замена — 517 тыс. ф. ст., у профессора Бернацкого[1103] — 607 тыс. ф. ст., в Нью-Йорке у С. А. Угета — 27,227 млн долл. США, в Париже у Рафаловича — 21,449 млн франков, в Токио у Карла Карловича Миллера[1104] — 6,94 млн иен, 170 тыс. долл. США, 25 тыс. ф. ст., 424 тыс. франков и даже 450 тыс. экзотических мексиканских долларов. За «Братьями Беринг», по данным Владивостокской кредитной канцелярии, все еще числились 2 млн ф. ст.[1105]

И сохранением всех этих богатств под контролем своих «птенцов» Петр Львович был обязан только одному человеку — Ллойд-Джорджу. Он, и только он являлся властелином всех дум и чаяний Барка. О, как много и подробно, с явным придыханием обожания пишет Петр Львович об их многочисленных встречах, как вполне официальных, так и глубоко неформальных. Да и сам Ллойд-Джордж в своих мемуарах несколько раз упоминает Барка (я нашел три случая, возможно, их и больше), но делает это походя, вскользь, как говорят и пишут о людях подчиненных, чем-то обязанных хозяину-благодетелю. Наверное, так оно и обстояло в действительности — Барк — холуй, а Ллойд-Джордж — распорядитель его судьбы.

Глава 14. Авантюрист при народном комиссаре

Следует отметить, что большевики во многом получили в наследство народное хозяйство, находящееся в глубоком кризисе. Безусловно, немалая доля вины за это лежала и на них самих, организовывавших массовые забастовки в период войны даже на оборонных заводах. Однако в