Еще во время работы в Волжско-Камском банке его репутация оказалась подмоченной. Причем весьма основательно. По воспоминаниям современников, Петр Львович якобы не совсем законно «сцапал акций на 250 тысяч рублей, которые пришлось вернуть». Эти бумаги он записал на имя своей любовницы, муж которой, прознав про связь молодой жены, отравился. Так ли это было или нет, но большая разница в возрасте супругов давала основания для домыслов. И почему-то в этом скандале все время всплывало имя банкира Барка[1081].

Петр Барк, конечно же, не являлся предателем в глазах британской короны. Он просто своевременно принял единственно верное решение и встал на правильную сторону. После памятной встречи с царем в начале 1917 г., когда Николай II попросил у него 200 тыс. рублей наличными из своего секретного фонда, Барк понял, что пришел час окончательно перейти на сторону англичан. Он верно служил Ллойд-Джорджу после той памятной встречи в феврале 1915 г. в Париже. Они и далее неоднократно контачили на разных переговорах, как официально, так еще больше в приватной обстановке. Каналы вывода Барка на Запад через Финляндию были отработаны заранее, хотя он ими в конечном итоге не воспользовался. Барку только и оставалось немного «пострадать» от притеснений новых властей, правда, в любом случае без особого для себя риска.

Что касается длительного непринятия Барком британского подданства, то здесь все логично и понятно: формально сохраняя российское гражданство, а точнее, оставаясь подданным несуществующей Российской империи, Барк как бы придавал законность всем операциям с российскими ценностями, включая золото. Он, живая и говорящая тень последнего министра финансов Российской империи, которой, с точки зрения многих западных банкиров, все еще принадлежали ценности страны, да и царской семьи вообще, позволял им как бы сохранять профессиональное спокойствие в сомнительных операциях с золотым наследием российской монархии, ведь власть большевиков на Западе долго не признавали. Ллойд-Джорджу это было нужно для того, чтобы через Барка создать видимость законного и добросовестного распоряжения царским наследством. Поскольку Барк оставался иностранцем, то не мог работать на правительство Великобритании, но это не мешало ему успешно «трудиться» в Банке Англии, формально частном предприятии.

Для нас же особо важен тот факт, что на момент встречи с Красиным главным советником Монтегю Нормана по русским вопросам в Банке Англии является Барк. В своей вступительной статье к «Воспоминаниям» П. Л. Барка «„Непотопляемый Барк“: финансист и политик» С. В. Куликов пишет: «В Англии Петр Львович сделал не менее блистательную карьеру, чем в России, благодаря не только профессиональной незаменимости, но и начавшейся еще во время его поездок за границу в 1915–1916 гг. дружбе с Монтегю Норманом (1871–1950), который как раз в 1920 г. стал управляющим Английским банком. М. Норман назначил П. Л. Барка своим советником по восточноевропейским делам и в административные советы аффилиаций этого банка — Англо-Австрийского, Англо-Чехословацкого, Хорватского, Британского и Венгерского банков и Банка стран Центральной Европы». Кроме того, П. Л. Барк представлял также управляющего Английским банком в «Нэшнл сити банке» «и, главное, являлся директором-распорядителем Английского международного банка, располагавшегося на фешенебельной Ломбард-стрит»[1082]. Среди англичан он получил известность как «A great Anglo-Russian» — «Великий англо-русский». Именно в таком порядке, а никак не наоборот. И это при том, что сами англичане не очень высоко оценивали результаты деятельности Барка на посту министра: «Что касается Барка и финансов, то война была сплошной катастрофой, и все, что можно было сделать, это оттянуть наступление огромных потрясений на возможно более поздние сроки, широко прибегая к временным уловкам»[1083].

Что касается работы Барка в Банке Англии, то здесь все логично. Не имея официально до 1933 г. британского паспорта, Барк не мог находиться на королевской службе. А Банк Англии, формально являясь частным предприятием, мог трудоустроить иностранца. Остальные же утверждения С. В. Куликова вызывают у меня большие сомнения.

Во-первых, я совершенно не верю в версию о так называемой дружбе с Монтегю Норманом, которая якобы и позволила Барку отлично устроиться в туманном Альбионе. И чтобы понять, почему я в этом убежден, давайте немного разберемся в том, кем же был Монтегю Норман, не только по карьере и жизненному пути, но и по личным качествам.

Монтегю Норман, оставивший заметный след в банковской истории Великобритании, был крайне нелюдимым человеком. Недаром автор весьма популярной на Западе, да и в России книги «Повелители финансов» Лиакват Ахамед, кстати, имеющий огромный практический опыт работы в инвестиционном банкинге, назвал главу, посвященную Монтегю Норману, «Странный и одинокий». Я специально поинтересовался, как же называется этот раздел на языке оригинала и выяснил — «A strange and lonely man». Как видим, перевод весьма точно передает идею автора.

Монтегю Норману повезло родиться в семье потомственных банкиров: «его мать и отец происходили из двух самых известных финансовых династий Англии»[1084]. А его дед являлся старшим партнером «Браун Шипли»[1085] и компаньоном американского инвестиционного дома «Братья Браун»[1086] более 35 лет. Так что «его профессиональная генеалогия была безупречна». Но «Монтегю Норман, казалось, с малых лет был плохо приспособлен к жизни. Поступив по семейной традиции в престижный Итон, — пишет Ахамед, — он предпочитал держаться особняком»[1087].

В 1892 г. Норман начал работать в качестве стажера в семейной фирме «Мартинс-банк» (Martins Bank), где были партнерами его отец и дядя. В 1894 г. он решил перейти в банк деда по материнской линии «Браун Шипли», что позволило ему уехать в Нью-Йорк, где он два года проработал в офисе опять же семейной компании «Братья Браун». В Большом Яблоке Норман чувствовал себя комфортнее, чем в Лондоне.

В конце июля 1913 г. он вновь партнер в банке «Браун Шипли». По-прежнему холост в свои 43 года. Живет один в компании семи слуг близ Холланд-парка в Уэст-Энде в двухэтажном особняке Торп-лодж, имеющем «аскетический и мрачный вид», который делает его «похожим на монастырь миллионера». Любимое развлечение Нормана — концерты камерной музыки Брамса и Шуберта в исполнении известных струнных квартетов, которые проходят в огромной музыкальной комнате его особняка со сводчатым потолком. На них Норман единственный слушатель и ценитель: «он предпочитал вращаться в более пестрых кругах художников и дизайнеров»[1088].

К середине 1915 г. Норман разругался с компаньонами и отошел от дел в «Браун Шипли». Его пригласил быть своим нештатным советником (неофициально и без оклада) заместитель управляющего Банком Англии Брайен Кокейн. Возможно, сыграло роль то обстоятельство, что оба его деда входили в Совет директоров Банка Англии, обоим предлагали быть его управляющим. Правда, согласился только один.

В общем-то «никого не удивило, — пишет Лиакват Ахамед, — что с такой родословной Монтегю Норман в конце концов оказался в