Поразительно, но храбрые на словах люди, которые в благополучные времена шумно возмущались по любому поводу, безропотно терпели происходящее. Вернее, в кругу семьи кипели страсти, но стоило мужчинам собраться на улицу протестовать, на них гирями повисали жены и сестры, дети и престарелые родители.

Все прекрасно знали, как обходятся с несогласными милицейские отряды. А оттого, боясь лишиться кормильцев, домашние буквально своими телами заваливали мужчинам дорогу.

Пусть каждую неделю семействам с паспортами приходилось отстаивать очередь за талонами, пусть на всю округу работал один уполномоченный новой властью магазин, где отоваривали в жуткой давке скудным пайком. Но альтернативой была смерть. Оттого терпели. Ради детей и жен, ради светлого завтра, по въевшейся в генную память рабской покорности.

Сам собой возник черный рынок, где продукты продавались по совершенно безумным ценам за валюту или за золото. Милиция пыталась пресекать нелегальный бизнес, но вскоре поняла, что «крышевать» его гораздо выгодней.

Как в старые времена, образовались гигантские «толкучки», где можно было купить любой товар. Продукты с оптовых баз стали попадать туда, а в магазинах все чаще стали появляться таблички «Еды нет».

На городские бензоколонки перестали завозить бензин, а над заводом в Капотне погас «вечный огонь» дожигаемых попутных газов. Зато в городе возникли десятки точек, вполне легально заправляющие машины за драгметаллы и валюту.

Там располагались пара отделений автоматчиков, бензовоз и несколько фургонов для ценностей. За горючее, кроме стандартной формы оплаты, принимали «плазму», ноутбуки, гаджеты и антиквариат. Красивые девочки могли расплатиться известным способом.

Очень скоро стало понятно, что бумага со знаками долларов или евро абсолютно бесполезна. Мало толку от ТВ и компьютерных чудес. Зато золото, спиртное, отсос и наркота шли на ура.

Молчаливый запрет на выезд из города обрел форму. Был обьявлен карантин по поводу кучи болезней, которыми вдруг поголовно заболело замкадье. Поезда досматривали команды в ОЗК, щедро поливая анолитом людей и багаж. Подозрительных отправляли на карантин, болтунов в спорткомплексы.

Однажды на Ярославский вокзал влетел никем не управляемый поезд и выполз искореженной массой на Комсомольскую площадь.

Для предотвращения инцидентов железнодорожные пути были перекрыты на подступах к малому кольцу. Это привело к массе проблем и жуткой неразберихе на товарных станциях.

Но скоро все оказалось не имеющим никакого смысла, поскольку извне стали приходить только грузовые поезда, которые отправляли московские власти для выборки товара со стратегических хранилищ в области. На этих выездах не обходилось без стрельбы.

Туда ехали одноразовые гарнизоны и грузчики из числа мобилизованных, обратно тепловозы тянули доверху набитые составы, на которые пытались нападать голодающие.

В город подались беженцы. Большинство из них были больны. Кашляющие, чихающие, бледные как смерть, покрытые язвами, они представляли зрелище, от которого непривычного человека тошнило.

Сначала их размещали на стадионах за колючкой, но, когда болящих «объедал» стало слишком много, под бурное одобрение общественности было принято решение закрыть город для переселенцев. Под это дело были мобилизованы все, даже те, кто игнорировал новую власть, полагаясь на запасы «подкожного жира» в квартире и гараже.

Столица была затянута по МКАДу в тройное кольцо проволочных заграждений, по которым был пущен ток высокого напряжения.

Однако толпу голодных, умирающих людей, которые просили еды и выкрикивали проклятия, это не останавливало. И тогда охрана лупила из пулеметов на поражение, а по дорожному полотну метались БТР с бойцами, ликвидируя локальные прорывы.

Оставшиеся в Москве СМИ прославляли деятельность бригад внутренних войск и полков милиции как защитников и спасителей.

Но смерть давно уже перешагнула порог. Тихо умершие в своих квартирах граждане разлагались, чему способствовала теплая осень. Сладковатый запах тления плыл над городом. Примерно к началу октября синдром «Х» распространился в городе настолько, что его нельзя было больше скрывать.

Название болезни «синдром «Х» возникло в Лужниках. Охранники заметили, что стоило завестись среди заключенных одному больному, в помещении вымирали все. Отсюда возникло название напасти – «синдром «Х». Тогда думали, что это инфекционное заболевание.

Смерть от синдрома, отличающегося весьма разнообразной симптоматикой, была крайне мучительной. Болезнь словно играла с заболевшим, поочередно выводя из строя сначала второстепенные, а потом и жизненно важные органы. При этом способность чувствовать боль, кричать и корчиться не оставляла несчастных до последнего часа.

Азиаты-гастарбайтеры с восточным фатализмом выволакивали трупы и везли к ближайшему рву. На них были надеты старые ОЗК и драные противочумные костюмы. Охрана, также наряженная в апокалиптические обноски, опасливо подгоняла смертников, изредка постреливая для острастки.

В первые недели повального мора население в городе уменьшилось по крайней мере на треть. Сначала исчезла часть власть имущих, в напрасной надежде спастись в швейцарском далеке. Замы замов, в спешке назначенные звонком из самолета, мало того, что не обладали ни авторитетом, ни умением, но и умудрялись в первых рядах отправиться в адские котлы, оставив столицу и страну без управления.

Болезнь не щадила ни стражей порядка, ни введенные им на подмогу бригады внутренних войск. Там она выхватывала командиров и людей сколько-нибудь тонкой нервной организации. В основном выживали проспиртованные подонки и просто убежденные негодяи, которые прятались за спинами других. Убыль личного состава заставила срочно набрать в органы внутренних дел новых сотрудников.

Сначала туда по рекомендациям участковых приглашали положительных и непьющих. Но вскоре стали принимать кого попало, главное, чтобы человек был бойким, изворотливым и готовым выполнить любой приказ начальства.

Так милиция обрела свой окончательный вид. Личный состав набирали из бомжей, гопников, алкашей и кавказцев. Это было разноперистое, одетое в гражданку воинство, узнать в которых стражей порядка можно было только по жетону, который часто красовался на грязных, вонючих обносках и красной нарукавной повязке с Георгием Победоносцем. Население за глаза стало звать их «полицаями».

Люди в форме, возглавляемые случайными лейтенантами и капитанами, стали тем, чем на самом деле являлись, – пьяной от безнаказанности, тупой бандой вооруженных гегемонов. Если раньше государство держало их в узде и направляло их агрессию по своему разумению, имитируя соблюдение законности, то сейчас зверь в серой форме разгулялся на всю катушку.

Стражи порядка начали втихую реквизировать на дорогах дорогие авто, расстреливая водителей и пассажиров.

Ходили смутные слухи про грабежи на Рублевке, жестокие пытки и казни ее обитателей. То, что среди казненных в основном была обслуга и охрана, мало кого волновало. Экзекуции воспринимались населением как почти справедливое возмездие жадным толстосумам.