вперед, но так и застыла, разглядывая красивую молодую женщину в белом «печальном» уборе. Белое платье и убрус Правены говорили о скорби, но решительное лицо и сверкающие глаза несли вызов. Она выросла в ближнем кругу княгини Эльги, и то, что Анунд – конунг, само по себе не могло ее смутить. Еще в юности она была близко знакома с князем Святославом, с Мстиславом Свенельдичем и с Алданом – самыми опасными, по ее мнению, людьми на свете, а с начала этого путешествия ей уже встречался кое-кто и пострашнее, чем немолодой самодовольный толстяк с длинной рыжей бородой, заплетенной в косы с бусинами.

Дагни попятилась: и ростом, и красотой она явно уступала Правене, а главное, проживя жизнь под защитой большой семьи, не имела такого яростного напора.

– Привет и здоровья тебе, Анунд конунг! – на русском языке отчеканила Правена, уже знавшая, что здесь не говорят по-славянски. Это приветствие она слышала от Каменной Хельги и Эльвёр, самых знатных женщин из русов Мерямаа. – Я – Правемира, дочь Хрольва, из Киева, вдова Улеба сына Ингвара. Нам принесли весть, будто ты усомнился в цели… зачем мы сюда прибыли. Это правда? Неужели ты не веришь, что нас привело сюда законное желание отомстить за моего мужа наглым убийцам?

– Это и правда валькирия! – со смесью удивления и восхищения воскликнул Анунд. – Погоди, не пронзай меня копьем!

– Мы не намерены ничем тебя пронзать! – надменно ответила Правена. – Мы ищем лишь справедливости, лишь законного наказания тем, кто подло отнял жизнь у моего мужа, лучшего человека на свете! И будет очень странно, если ты станешь чинить нам препятствия, хотя мой муж состоял в родстве и с тобой!

– Правда? – Анунд наклонился к ней, заново изумленный тем, что эта валькирия, оказывается, ему родня.

– Разумеется! Королева Сванхейд – двоюродная сестра Эйрика Берсерка, твоего отца. Ингвар был ее сыном, твоим троюродным братом. Улеб был… – Правена сглотнула, подавляя судорогу в горле, – твоим троюродным племянником. Как и Берислав сын Тородда. – Она взглянула на Бера, немногим меньше хозяев удивленного этим наскоком. – Будет очень странно, если в деле мести за это убийство ты возьмешь сторону не своей родной крови, а ее врагов!

– Кто же эти враги? – спросил ошеломленный Анунд.

Правена, не отвечая, прищурилась, рассматривая рукоять меча возле его пояса.

– Конунг… – другим голосом, ищущим и почти вкрадчивым, продолжала она, – я вижу у тебя на перевязи хороший меч, корляг. Позволь мне посмотреть его поближе.

– Вот еще! – Анунд даже откинулся на спинку сидения и сделал знак рукой, преграждая Правене дорогу.

Двое телохранителей дернулись, будто хотели ее схватить, но замерли. На лицах отразилось легкое недоумение: они сами не знали, что за голос в душе посоветовал им оставаться на месте.

– Еще чего! – убежденно повторил Анунд. – Я позволю тебе подойти, а ты вырвешь этот меч из ножен и вонзишь его мне в грудь! Ну, попытаешься. Я по твоему лицу вижу – ты на это способна! Ты, видать, привычна приносить в жертву Одину захваченных в боях пленников!

В голосе Анунда так занятно смешались опасение и восхищение, что даже Хольмар Железный не сдержал ухмылки. Уже без шлема и кольчуги, в простой белой рубахе, он стоял, скрестив руки на груди, права от престола.

– Зачем мне лишать тебя жизни, Анунд конунг? – с достоинством ответила Правена. – Я хочу лишь защитить мое дитя, чтобы оно не получило в наследство кровавый раздор и обязанность мстить за отца.

– У тебя есть дитя? – спросила с любопытством Дагни. – Где оно? Это сын или дочь?

– Это сын. – Правена глянула на невысокую женщину с рыжеватыми бровями и серыми глазами навыкате. – Ему идет лишь второе лето, он живет близ Пскова, с матерью Улеба и другой нашей родней. Если я не помогу наказать тех, кто сделал его сиротой, лет через пятнадцать ему придется делать это самому. А если ты, Анунд конунг, опасаешься меня, то пусть твои люди возьмут меч и дадут мне рассмотреть его… вдали от твоей груди.

– Зачем тебе на него смотреть? – серьезно спросил Анунд.

– Если я узнаю его, я скажу, откуда он у тебя.

Анунд помедлил, подумал, но все же снял с плеча перевязь и передал меч телохранителю. Видно было, что его все сильнее разбирает любопытство. Хирдман отошел от престола шагов на пять и знаком предложил Правене приблизиться.

Меч хирдман держал через ножны обеими руками, еще один встал между нею и конунгом. Правена подошла и стала внимательно рассматривать – рукоять, отделанную серебром и бронзой, ножны красной кожи, где на нижнем конце имелась накладка, отлитая в виде сокола с распростертыми крыльями. Меч был весьма дорогим и слишком хорошим для простого телохранителя, но Рауд получил его в награду от Ингвара после захвата Свинческа пятнадцать лет назад, где таких взяли немало.

– Это он. – Правена подняла глаза и взглянула на Бера. – Это меч Рауда. Этот меч еще в начале лета носил телохранитель моего мужа. – Она перевела взгляд на Анунда. – Этот человек пошел вместе с моим мужем на то место, где его убили, и пал вместе с ним, их тела нашли наутро. Но меча этого не было – его унесли убийцы. Я могу назвать их имена: Игмор сын Гримкеля, Градимир сын Векожита, Красен сын Радивца.

Речь эта настолько поразила Анунда, что он не сумел этого скрыть.

– И стоило бы тебе знать, – добавила Правена, – ты принял дар от убийц!

Пока изумленный Анунд думал, что ответить, Бер посмотрел на Вальгеста. Это ведь Вальгест на том лугу близ горелого погоста сказал, что они найдут следы Игморовой братии в Озерном Доме. Чистую правду сказал – следы нашлись. Не только в виде меча. Уверенность Анунда, что Бер желает ему гибели – тоже след, еще какой. И как бы им эта находка не обошлась слишком дорого…

Глава 9

– Ты сумеешь незаметно отсюда выйти? – шепнула Правена Вальгесту.

Почти в темноте они стояли у двери кудо и ждали, пока Дагни отдаст по-мерянски какие-то распоряжения своей челяди. Правена уже убедилась: Вальгеста не видит и не слышит никто, кроме нее и Бера. Нужно только постараться, чтобы никто не заметил, как она разговаривает с пустым местом.

– Сумею. Ты уверена, что не боишься остаться здесь одна?

– А что они мне сделают? Лучше бы ты остался с Бером.

И где бы я тебя тайком устроила, мельком подумала Правена. Трудно, должно быть, в женском покое расположить на ночлег крупного мужчину, чтобы его никто не заметил, пусть он и умеет