– Прекрати пороть чушь!

Все старания Киноситы пошли прахом, и в результате из-за его собственных слов Киба наконец вспылил:

– У нас есть труп. Так что это наша работа! Аоки!

Аоки, стоявший все это время без дела в углу комнаты, вздрогнул от неожиданности и обернулся. Его глаза были круглыми от удивления:

– Д‐да, в чем дело?

– Прекрати мямлить, как школьник. Этот, как там его, Найто… Иди, проверь. Если он может говорить, приведи его сюда.

– Хотите его допросить?

– Иди давай! – рявкнул Киба и, когда подчиненный бросился исполнять его поручение, вновь тяжело опустился на стул.

Примерно через пять минут Аоки вернулся. За ним следовали двое полицейских, буквально тащивших Найто под руки. Он выглядел теперь совершенным инвалидом.

– Говорить можешь? – спросил Киба.

Однако Найто его словно не слышал. Вместо ответа он внезапно завопил:

– Где священник?! Пожалуйста, позовите священника! Не-ет, я ничего не сделал! Ничего не сделал! Мне страшно, спасите меня! Очистите меня от скверны!

Личность врача-стажера, до вчерашнего дня бывшего убежденным сторонником рационализма, теперь, казалось, целиком рассыпалась в мелкие осколки.

– Успокойся! Если расскажешь все по порядку, получишь свои молитвы и очищение от скверны, – угрожающе зарычал Киба.

Как сломанная кукла, Найто бессильно опустился на стул и покорно затих – совсем как крыса, замершая на дне водосточной канавы.

Киба приказал Киносите записывать. Затем начался этот неожиданный допрос о неожиданном происшествии.

– Прежде всего я хочу спросить тебя о той ночи. Сколько б раз ты ни провалил свои врачебные экзамены, хотя бы это ты сможешь вспомнить, а? Ну, отвечай!

Не только у Найто от крика Кибы похолодели все внутренности. По крайней мере, и другие следователи, и Ацуко Тюдзэндзи, и я сжались, как будто от слабого, но чувствительного толчка. Все мы были на нервах.

– Во‐первых, тот труп. Откуда появилось мертвое тело Макио Куондзи?

– Это был не Макио! Он жив. Жив!

– Ты продолжаешь на этом настаивать? Да не ты ли сам совсем недавно трясся от страха и вопил, что он тебя проклял! Но проклинают ведь мстительные призраки. Так Макио Куондзи мертв? Ты ведь сам видел его мертвое тело! Ты поэтому так боишься?

– А‐а… это не был труп того человека! Пожалуйста, не позволяйте ему вас одурачить. Это гомункулус, изготовленный им как точная копия самого себя. Он сделал так, что Кёко его родила! Ужасный человек. Ужасный…

– Гомункул… да какая разница, что это такое. Говоришь, она его родила? Да ты сам-то видел, как этот труп родился у Кёко? Ты видел тот момент, когда живот Кёко разорвался и он вышел наружу?

– Живот разорвался… живот Кёко разорвался надвое… и затем это выкатилось на пол. Этот… этот гомункулус…

– Слушай, ты ведь не видел того самого мгновения, когда он родился? Ты не видел, как c треском разорвался живот той женщины и из него вывалился этот дурацкий мертвый младенец в очках и одежде?

Пораженная грубым описанием Кибы, Ацуко зажала рот ладонью.

Однако…

Я тоже не видел то самое мгновение. Все присутствовавшие были в таком смятении, что, может статься, никто его не видел.

Нет, не так…

Никто не мог его увидеть.

Ширмы.

Ширмы загораживали обзор. Когда они упали – лишь тогда мы впервые увидели его.

Без этих ширм, служивших преградой, полную картину произошедшего видел только…

Кёгокудо. И…

Рёко…

Неожиданно дверь открылась.

– Вы все еще обсуждаете эту ерунду?

Это был Кёгокудо. В отличие от вчерашнего дня на нем было светлое желтое кимоно в клеточку – кихатидзё, – а через руку было переброшено хаори[126].

– О, Кёгоку! Где ты был?

– На меня попала нечистая кровь, поэтому я пошел домой, принял ванну, немного отдохнул, затем сдал испачканное кимоно в прачечную – и после отправился за этим лентяем, чтобы притащить его сюда в качестве свидетеля. Не вижу никакой особой причины, по которой нужно на меня кричать.

За его спиной стоял Энокидзу.

– Рэйдзиро, ты! Я думал о том, что тебя тоже нужно будет позвать!

Энокидзу, чье лицо было немного опухшим, как у ребенка, разбуженного от сна, вяло протянул «Хэ-эй» в качестве приветствия. Одет он был как аристократ эпохи Тайсё, собравшийся на бал. Найто при появлении обоих своих естественных врагов еще больше пал духом и сжался на своем стуле.

Два загадочных человека вошли в комнату, словно это было само собой разумеющимся, и сели на два как будто специально для них подготовленных пустующих стула.

– Слышь, Кёгоку, ты только что сказал, что мы обсуждаем всякую ерунду, – и что это, по-твоему, значит? Ты хочешь сказать, что неслыханное и таинственное происшествие, когда человек исчез из запертой комнаты подобно дыму, а затем по прошествии полутора лет родился мертвым из женской утробы – это ерунда или что?

С нажимом в голосе задавая свои вопросы, Киба вновь поднялся с места и принялся беспокойно расхаживать взад и вперед. Энокидзу провожал его взглядом; на его лице застыло немного глуповатое выражение.

– Теперь и ты, данна, говоришь неизвестно что… Сэкигути-кун, и ты тоже, даже став свидетелем подобного драматического спектакля, до сих пор не можешь снять проклятие?

– Кёгокудо, я не понимаю, о чем ты говоришь. Несомненно, все произошло именно так, как ты и предсказывал, но, с другой стороны, загадка стала еще глубже.

К тому же я обещал Рёко исполнить ее просьбу и в результате сделал прямо противоположное. Дом Куондзи был окончательно обречен на крушение.

– Если ты что-то знаешь, то лучше поскорее поделись со всеми. Как исчез Макио, где он был все это время, когда он умер и каким образом вернулся в виде трупа? Ты можешь это объяснить? Только избавь меня от рассказов о мстительных призраках, гомункулах и прочей чепухе, – проговорил Киба.

Кёгокудо со своей излюбленной кислой миной медленно окинул взглядом всех присутствовавших в комнате и просто ответил:

– Он не исчезал и никуда не уходил. Все это время Фудзимаки лежал там мертвый.

Никто не мог понять того, о чем он говорил. Более чем на полминуты воцарилось молчание.

– То есть… Макио-сан умер на том самом месте в той самой комнате в день своего исчезновения… и до вчерашнего дня – все это время он оставался там… так получается?.. – первой, кто понял сказанное и подал голос, была догадливая младшая сестра моего друга.