«жалованная грамота» и «патент» не являются в дипломатике синонимами, но по мысли государя Петра Великого это было одно и то же, и тому была причина. В Петровскую эпоху как патент, так и прочие грамоты писались на одном открытом листе, тогда как собственно жалованные грамоты в послепетровское время видоизменились и уже стали представлять собой несколько листов, облаченных в покрытую парчою папку и скрепленных вислою печатью. Патент же получил самостоятельность и строгое определение как «особенный акт, удостоверяющий пожалование классного чина, полученного на действительной службе, или при увольнении от оной, или в отставке», с особенной системой оформления и удостоверения. Из-за масштабов Российской империи получение патента было, особенно поначалу, делом небыстрым, хлопотным и дорогостоящим: получатель поочередно оплачивал пошлины, лист пергамена, печатание текста в типографии, наложение государственной печати. Такая сопряженная с расходами волокита не особенно привлекала служилых людей, разве что только в угоду тщеславию, чтобы в результате иметь документ с подписью государя. И ради того, чтобы заставить получать эти патенты всех, в 1722 году в Табели о рангах был записан отдельный пункт, гласящий, что под угрозой штрафа «не имеет никто ранга себе требовать, пока он на свой чин надлежащего патента показать не имеет». С той же целью было сказано еще и о том, что аттестат о службе – абшид – может быть первоначальным свидетельством лишь в случае подписания его государем: «Без патента абшид никому не дает ранга, разве оной абшид за Нашею рукою дан будет».

Поскольку значительная часть патентов должна была быть подписана лично государем, то и здесь возникала проволочка, дополнительно усугубившаяся с началом эпохи дворцовых переворотов, благодаря которым требовалось заменить некоторые патенты на тот же чин. По этой причине в 1737 году Сенат подал на имя Анны Иоанновны доношение, что согласно с Генеральным регламентом «в прошлых годах некоторым таким статским чинам патенты, за подписанием предков вашего императорского величества, жалованы, а многие оных не имеют, и ныне о том непрестанно просят», почему и предлагал, чтобы за высочайшим подписанием выдавались патенты на чины не ниже штаб-офицерского ранга, то есть VII класса, что и было одобрено. Впоследствии число обладателей и этих чинов возросло настолько, что в 1816 году по указу Александра I Сенату собственноручному подписанию подлежали патенты только для особ первых четырех классов. Такие патенты отличались от прочих не только наличием подписи монарха, но и размером листа и шрифтом. Патенты печатались в различных типографиях, со временем распределяясь по ведомствам: статские в Сенатской, военные в Военной, морские в Морской, хотя в середине XVIII века патенты по сторонним заказам печатала и Академическая типография. Однако все они скреплялись Большой Государственной печатью, почему на обороте патентов зачастую две регистрирующих записи, одна из которых сделана в Коллегии иностранных дел «при запечатывании».

По своему разумению можно было за дополнительную плату заказать и раскраску патента, но традиционно получатели ограничивались имеющимися украшениями, поскольку даже обычные патенты имеют гравированные рамки и внешне достаточно привлекательны. При этом заказ раскраски и прочих изысков казался излишним еще и потому, что каждый надеялся на получение более высокого чина и, соответственно, мечтал о другом патенте.

Патент на чин, напечатанный на пергамене (1791), скреплен подписью императрицы Екатерины II и контрсигнирован великим князем Павлом Петровичем

В зависимости от эпохи, патенты при замене могли отбираться (если оплата за них шла за счет казны, что бывало при переходе из военной службы в статскую с тем же классом по Табели о рангах), однако в значительной степени патенты сохранялись у самих обладателей чинов. Стоит вспомнить реплику из «Бригадира» Д. И. Фонвизина, чтобы понять, насколько этот документ был основополагающим в самосознании служилого дворянства: «Я мужчина и бригадир, однако ей-ей рад бы потерять все мои патенты на чины, которые купил я кровию моею, лишь бы только иметь разум ее высокородия». По «Жалованной грамоте дворянству» именно патенты указаны в числе «неопровергаемых доказательств благородства», то есть доказательств дворянства.

Патенты на чины в значительной степени сохраняются цельными коллекциями и отдельными экземплярами в государственных архивах, однако, в отличие от других официальных документов, значительный их массив сберегался и у наследников владельцев, отчего они с известной периодичностью попадают на антикварный рынок. Довольно часто это целые фамильные подборки, где несколько патентов принадлежали представителям одного рода. Некогда мы оставили для своего «Музея книги» одну из таких подборок, причем куплена она была у человека с той же фамилией, что и указана на этих документах.

Кроме редкости патентов первой половины и середины XVIII века, важная составляющая этого предмета коллекционирования – практически гарантированная чистота происхождения. Как мы говорили, в свое время были совершены масштабные хищения из фондов Российского государственного исторического архива, в результате которых серьезно пострадали именно высочайшие повеления (коллекции высочайших повелений капитулу императорских и царских орденов, то есть о награждении орденами, а также высочайшие повеления по Придворному ведомству). И конечно, на фоне такой токсичности этого пласта рукописных документов каждый императорский автограф стоит рассматривать придирчиво, чтобы не купить предмет, который нельзя будет ни представить на выставку, ни оставить в коллекции…

В этой связи патенты на чины оказываются едва ли не единственным безупречным автографом императора, не вызывающим подозрений. Особенно это важно, если в вашем собрании имеются патенты, выписанные известным личностям, а также иллюминованные. Последнее всегда делало такой патент исключительной редкостью.

Первые издания

Антикварная книга, будучи предметом не только собирательства, но и торговли, постоянно прирастает характеристиками, которые призваны как-то вытянуть конкретное издание или конкретный экземпляр из пучины ординарных и сложнореализуемых книг на небольшой, но пьедесталец, где его заметит некий коллекционер и нет-нет да все же и купит. Так у антиквара станет одной книгой меньше, ста рублями больше, и он на эти деньги сможет купить что-то другое; тем самым поддерживается жизнь антикварного рынка.

Мы уже упоминали, что характеристики книгам раздаются разные, это вам и «Украшение книжной полки», в котором кроме мещанства ничего и нет, или же «Приятный экземпляр», напоминающий холодное липкое рукопожатие, после которого предстоит долго тереть руки мылом. Но что уж делать, если надписи «Редкость» и «Прижизненное издание», подобно тому, как на закате советского строя надписи «Слава труду» и «Слава КПСС» на фасадах, а равно и три или более букв на стенах в парадном, не мобилизуют уже совершенно никаких чувств у коллекционеров.

На такие случаи есть умные люди, которых зовут экспертами антикварного рынка. Они-то и должны по своей