крайне недружелюбно к своим правителям и не отождествляет себя с ними. Интересно, как долго империя инков сохранилась бы невредимой, если бы они объединили провинции, мотивируя их жителей поддерживать господствующее население.

Сравнение методов управления обществом инков и римлян наглядно демонстрирует разницу между управлением людьми за счет абсолютного господства и посредством включения их в общество. В первом случае после покорения общества послушные местные лидеры часто оставались на месте. Им хорошо платили, чтобы они надзирали за получением товаров и услуг от своего народа, который мало что приобретал взамен. Альтернативным вариантом было решение принять покоренных в свои ряды, ожидая, что, даже будучи побежденной стороной, они станут считать себя частью этого общества. В этом случае центральное правительство обычно брало на себя управление обеспечением их потребностей, в награду получая товары и услуги. Чем более основательно происходило включение людей в состав общества – прежнее правительство расформировывали, преданность и идентичность людей менялась, – тем меньше возможностей у них было для того, чтобы попытаться отделиться от своих завоевателей.

Общества-государства пробовали разнообразные подходы, от жестокого господства до великодушного включения в состав общества, в зависимости от уступчивости народа и выгод от предоставления ему более высокого статуса и снижения ограничений. Римляне мирились с культурными и религиозными различиями свободных людей из разных регионов в пределах империи[983]. Тем не менее они по-прежнему сохраняли тщательный контроль над непокорными жителями окраин империи, таких как определенные районы Африки, и поглощали уступчивые народы, как бриттов[984]. Со временем стратегия государства могла меняться. В течение веков японцы поддерживали противоречивые отношения с айнами (айну), охотниками-собирателями острова Хоккайдо, в какие-то моменты пытаясь силой заставить айнов отказаться от их образа жизни и соответствовать основному населению, а в другие времена значительно отделяя их от всех остальных[985].

Китай поразителен тем, что завоевания в Восточной и Центральной Азии начались в древности и имели успех, в конце концов создав единообразие среди тех, кого сейчас считают китайцами, или хань, составляющими 90 % населения Китая. Такой масштабный результат можно приписать политике древних династий, принимавших всех, кто перенимал их культуру, письменность и иногда их язык. Эта традиция прослеживается к Конфуцию, который продвигал идею о том, что люди могут стать хань, просто приняв образ жизни хань[986].

Основываясь на свидетельствах древних текстов, а также на изменениях идентичности, выражавшихся во всем, от архитектуры до лаковых изделий, археологи выяснили, как династии Цинь (221–207 до н. э.) и Хань (202 до н. э. – 220 н. э.) объединили бо́льшую часть населения, которое в конце концов станет населением современного Китая[987]. В отличие от римлян, которые экспортировали в подвластные им районы разные усовершенствования водопроводов, освещения и других объектов и предметов первой необходимости, китайские династии обеспечивали жителям отдаленных районов мало выгод в том, что касалось качества жизни, больше полагаясь на военное присутствие для подавления постоянно возникающих бунтов. Некоторые методы, использовавшиеся Цинь и Хань, были обычными для многих территориальных экспансий по всему миру. Обе династии сосредоточились на объединении районов, ближайших к центрам империи, которые, как считается, находились вокруг предположительного места рождения первых хань на севере. Верных подданных поощряли заселять такие районы, чтобы гарантировать господство культуры хань. Богатые жители провинций первыми осознали, насколько желательно обучать своих детей традициям хань. На протяжении веков такое образование «просачивалось» в разные слои общества и привело к широкому распространению отождествления с хань к началу правления династии Мин в XIV в. Сосредоточенность династий на доступных территориях может объяснить, почему они постоянно утрачивали контроль над своими самыми удаленными регионами, включая те, что станут независимыми государствами Корея и Вьетнам.

Внутри границ существовали районы, где жили коренные народы, которых династиям не удалось встроить в основное течение. Часто группы, населявшие горные регионы, не подходящие для земледелия, мало что могли предложить взамен по сравнению с усилиями, затраченными на их подчинение. Некоторые этнические районы, особенно населенные тибетцами и уйгурами на западе и народом ва на границе с Бирмой, в конце концов попали под контроль династии, но даже тогда власти держали эти народы на расстоянии как не соответствующие стандарту, что было эквивалентно отношению древних японцев к айнам, о которых думали как о собаках[988]. Неписаной линией поведения было сохранение нетронутыми языков и традиций таких язычников. В XVI в. династия Мин даже отделила стеной мятежных мяо в их горных крепостях, подавляя эти и другие народы, как любая колониальная держава[989]. Сохраняя свою идентичность, исключенные из общества выполняли, возможно, ту же функцию, что и провинции внутренних районов у инков, и рабы в обществах, подобных чероки. Титан греческой поэзии Константин Кавафис был прав, задавая вопрос: «Но как нам быть, как жить теперь без варваров? Они казались нам подобьем выхода»[990][991]. Само существование варваров проливало свет на то, что является надлежащим и правильным.

Ассимиляция

Остается еще рассмотреть вопрос о том, как взаимодействие между такими соединенными обществами стали перестраивать и перешли от рабства и покорения к взаимовыгодным отношениям, которые больше не требовали применения силы. В результате таких преобразований появились общества, которые, несмотря на любые социальные разногласия, пробуждали преданность, которую демонстрировали члены маленьких обществ в прошлом. Каким-то образом людям пришлось принять чужаков с несовместимой идентичностью, даже несмотря на то, что, как мы видели, отторжение обществ на стадии объединения было таким же сильным, как реакция организма на кожный трансплантат, который не соответствует иммунологическому профилю хозяина. Я рассматриваю успех таких слияний как следствие характерной особенности человека, приспособленной к новой цели: хотя люди не способны взять и сменить одну идентичность на другую, их маркеры и способы их применения всегда должны были оставаться пластичными, чтобы люди могли адаптироваться к постоянным социальным изменениям внутри своих обществ.

Рассказывая о человеческой психологии ранее, я предположил, что данные исследований, касающиеся разных этносов и рас внутри общества, можно экстраполировать на отношение к членам чужих обществ. Но такое умозаключение применимо и к обратному утверждению: комплекс психологических инструментов, сформировавшийся в процессе эволюции у наших предков для взаимодействия с чужими обществами, приспосабливался и перестраивался, чтобы позволить этносам и расам общества сосуществовать. Рассмотрим, как это могло произойти. Люди гордятся своим обществом – знают о его уникальности и отличии их идентичности от таковой у чужаков. Когда племена-завоеватели начали включать тех же самых чужаков в свои общества, те же нейронные сети мозга, что отвечают за распознавание чужих групп и реакцию на них, вероятно, были задействованы, чтобы придать смысл взаимоотношениям между этносами внутри одного общества. Если это описание верно, принадлежность к обществу и этносу или расе во