когда она только зарождается, но мы уже исписали вместе много страниц и зашли так далеко, что остановиться не получится. У книг тоже есть своя жизнь, Бенни. Ты не можешь спрятаться от нас, и отгородиться у тебя не получится.

Но не волнуйся. Мы все понимаем. Тебе пришлось нелегко, ты хорошо поработал и заслужил отдых, так что давай сделаем небольшой перерыв, ладно? Крутанем глобус и прокатимся по ризоматической сети на полпланеты западнее, свернем на узенькую улочку к крошечному деревянному храму, приютившемуся в самом сердце Токио. Заглянем ненадолго к монахине.

Вы можете спросить, зачем мы это делаем? Ответ прост. Потому что мы можем. Просто когда Аннабель связалась с Айкон, написав ей электронное письмо и нажав «Отправить», это ее действие замкнуло словесную цепь, и теперь мы можем по ней отправиться.

61

Письмо было длинным, на английском языке, и на то, чтобы прочитать его, у нее ушел почти час. На письма от японских читателей, конечно, уходило меньше времени, но после публикации «Чистой магии» в зарубежном издательстве письма стали приходить со всего мира. Большинство из них были на английском, который плохо давался Айкон в школе, и чтобы понять, что в них говорилось, ей приходилось часто обращаться к своему потрепанному англо-японскому словарю. Многие письма были просто краткими благодарственными отзывами от женщин, которым понравилась ее книга, но были и другие: длинные исповедальные послания, в которых за напускным оптимизмом скрывалось глубокое отчаяние. Когда Айкон находила время прочесть их, они разрывали ей сердце.

Вот как это – от женщины, у которой муж попал под грузовик. А маленький сын получил психическую травму из-за смерти отца. В своем письме она поведала длинную историю про ворон, которые приносили ей подарки и согревали ее, когда она упала. Была там и фотография, сделанная на пляже: миловидная блондинка в купальном костюме стояла под руку с маленьким японцем в джемах[64] для серфинга. Перед ними стоял мальчик лет четырех-пяти, смотревший с фото такими ясными глазами, что взгляд Айкон невольно задержался. Видимо, он и есть сын этой пары, тот самый подросток с эмоциональными проблемами. Печально.

Отправив письмо в архив, она заглянула во «Входящие». Там были еще сотни непросмотренных писем от читателей, и их количество увеличивалось буквально на глазах. Айкон закрыла глаза, немного отдохнула, затем открыла следующее, которое было от той же самой женщины.

Еще раз здравствуйте! Извините, что снова беспокою вас, но я нашла фотографию моего мужа Кенджи, сделанную, когда он жил в буддийском храме; я отсканировала ее, чтобы снова не потерять, и прикрепляю ее здесь. А еще я совсем забыла упомянуть об одном совпадении. Дело вот в чем: мать моего мужа звали Кониши, и мне пришло в голову, что вы, возможно, родственники. У вас случайно не было брата по имени Кенджи, с которым вы давно утратили связь?

Айкон вздохнула, сняла очки для чтения и включила настольную лампу. Кониши – довольно распространенная фамилия, и у нее не было брата с таким именем. У нее вообще не было братьев. Ей захотелось ответить этой женщине – она хотела бы ответить всем написавшим ей женщинам, но их было слишком много, к тому же, плохо владея английским, она боялась нечаянно написать что-нибудь такое, что причинило бы боль вместо помощи, поэтому она просто добавляла их имена в список для молитвы о благополучии и отправляла письма в архив.

По саду разнесся гулкий звук удара, и Айкон подняла глаза. Хранительница времени, недавно принявшая обет послушница, стояла на дорожке с деревянным молотком в руках и готовилась еще раз ударить по деревянной доске, призывая к дзадзэн[65] и вечерней службе. Слышно было, как люди приходят, разуваются и направляются к дзендо[66]. После того как ее книга вошла в списки бестселлеров в Японии, в их маленький храм стали приходить люди. Некоторые заглядывали разок-другой из любопытства, но другие, в основном офисные сотрудники из близлежащих компаний, стали приходить регулярно: чтобы позаниматься дзадзэн, послушать беседы о дхарме и посетить однодневные ретриты[67]. Иногда женщины – такие же, как сама Айкон, беженки из мира корпораций, – попросили разрешения остаться, принять сан и стать ее ученицами, так что теперь в обители жили еще три монахини. Дела в храме шли хорошо, но увы, учитель не дожил до этих времен.

Айкон выключила компьютер. Остальным письмам придется подождать. Она медленно встала, разминая ноги, а затем переоделась для службы. У алтаря она зажгла свечи и палочку благовоний. Возле скульптуры Сенджу Каннон стоял в рамочке портрет ее учителя. Он был одет в свою лучшую церемониальную мантию, которую она так часто латала, потому что он не мог позволить себе купить новую. Учитель пристально смотрел на нее с фотографии, и хотя губы были сурово сложены, глаза улыбались, словно он готов был поделиться очередной своей шуточкой. Айкон прикоснулась благовонной палочкой ко лбу, но прежде чем совершить обряд, долго смотрела учителю в глаза – чего никогда не делала, пока он был жив.

Ну как, мысленно спросила она, вы довольны мной?

Она никогда могла понять, верит ли в нее ее учитель или нет. Когда она, окрыленная своей идеей написания книги, возбужденно делилась с ним этим планом, он сидел с закрытыми глазами и терпеливо слушал ее объяснения, что уборка сейчас в моде, и журнал, в котором она работала, публиковал много статей о наведении порядка, а книги на эту тему даже становятся международными бестселлерами… Когда она наконец закончила, учитель вздохнул и сказал: «Если ты считаешь, что твоя книга поможет хотя бы нескольким людям, ты должна ее написать». Она помнила, как потускнели тогда его глаза – их блеск погас, и голова поникла, как отживший цветок камелии на увядающем стебле. «Теперь мне нужно лечь, – добавил он. – Я очень устал».

То был вообще последний раз, когда он находился в сидячем положении. Ещё несколько месяцев Айкон ухаживала за ним, лихорадочно работая над своей книгой и прислушиваясь к затрудненному дыханию учителя. Она понимала, что времени у него осталось совсем немного, и хотела успеть закончить книгу, чтобы учитель знал, умирая, что оставляет храм в надежных руках, и дух его обрел покой. Каждое утро, в полдень и вечером она совершала богослужения в покоях настоятеля, воскуривая благовония у алтаря, распевая сутры и совершая земные поклоны. Иногда, когда она пела, губы наставника шевелились. Иногда он прижимал ладони к сердцу. И все это время на них смотрела, сидя на своем лотосе, Сенджу Каннон. Она