ладана, так что даже теперь, два года спустя, Айкон все еще слышала их эхо в темноте.

Она вполне могла понять и представить себя на месте Каннон. Все ее монахини тоже могли. Все они были сверхусердными женщинами с взрывающимися головами, и это было нехорошо… Или все-таки хорошо? Ее помощница Кими работала раньше в международном рекламном агентстве, где так много трудилась сверхурочно, что в тридцать два года у нее случился сердечный приступ, и она потеряла сознание за рабочим столом. Может быть, в тот момент ее сердце разлетелось на тысячу осколков, на тысячу сердец, чтобы лучше любить мир? Да, подумала Айкон. Кими – настоящая бодхисаттва и отлично знает английский. Пришло время возложить на нее больше ответственности.

Она почувствовала, что учитель где-то рядом, в комнате. Давай-давай, подумала она. Смейся сколько хочешь. Но храм-то я спасаю, разве нет? Она посмотрела на Каннон, прижала ладони к сердцу, закрыла глаза и уснула.

Книга

Бенни? Ты здесь? Ты все еще не разговариваешь с нами?

Ты можешь пытаться отгородиться от нас, но воспоминания все еще хранятся в тебе, и мы знаем, где их найти.

Что ж, ладно. Ты не оставляешь нам выбора. Придется продолжать без тебя.

64

Твоя учительница нашла библиотечную книгу, которую ты испортил. Она увидела проколотые точки, продырявленные страницы и устроила тебе допрос. Сначала ты притворялся, что не понимаешь, о чем речь, но потом она поднесла книгу к окну.

– Смотри! – сказала она.

Косой свет осеннего солнца проникал сквозь крохотные отверстия тонкими, как иглы, яркими лучами. Это было очень красиво. Почему не все страницы так красивы? Но потом, присмотревшись повнимательнее, ты растерялся. Ты ожидал увидеть чистую, белую и пустую страницу, но слова никуда не делись. Ты думал, что освободил их, что они уже сбежали, но ничего подобного: все они были там, слова и буквы, аккуратно построенные и отбывающие свой срок, а вот страница книги кричала от боли. Это было невыносимо. Как могут слова быть такими раболепными? Почему они так покорны существующему порядку и слепо привержены сковывающим их условностям?

Ты опустил голову и начал биться лбом об стол. Учительница вызвала медиков.

Оказавшись снова в кабинете доктора Мелани, ты решил признаться ей во всем.

– Это все книга, – прошептал ты.

Доктор Мелани наклонилась вперед. Сегодня ее ногти были голубого цвета.

– Я не слышу тебя, Бенни. Почему ты шепчешь? Ты можешь говорить громче?

– Нет. Она меня услышит.

– Кто услышит?

– Книга. Она залазит ко мне в голову. Она читает мои мысли. Из-за этого случается всякое дерьмо.

– Какое именно дерьмо, Бенни?

Ты не хотел рассказывать ей о поцелуе с Алеф на горе. Об этом никто не должен был знать. Ты обнял себя и начал раскачиваться вперед-назад.

– Бенни? Может быть, скажешь?

– Ну, всякое. Что угодно. Она делает так, что случается всякое дерьмо, а потом она рассказывает всем о моей жизни, и я не могу ее остановить. Я не могу от нее избавиться!

– Эта книга – один из твоих голосов?

– Ну, конечно! – закричал ты. – Это Голос всех Голосов, прямо бог какой-то всемогущий! Она знает все обо мне, и о моей маме, и о случайных людях тоже. Она даже про вас знает.

– Про меня?

Ты лукаво взглянул на врача.

– Она и у вас в голове роется. Она знает, о чем вы думаете, и всем потом расскажет. Неужели вы этого не чувствуете?

Она испуганно отпрянула.

– Я ничего такого не чувствую, Бенни.

Спорить не имело смысла, поэтому ты опустил голову на стол.

– Бенни? Поговори со мной.

– А смысл? – Но ты чувствовал, что она смотрит на тебя с тревогой и лаской, и сделал еще одну попытку. – Почему вы не можете хотя бы попытаться мне поверить? А вдруг я говорю правду?

– Что в моей голове есть книга, которая знает, о чем я думаю?

– Да.

– Потому что я не верю, что это правда, Бенни. Почему я должна поверить?

– Потому что она действительно там есть! Она все видит, и она заставит вас сделать какую-нибудь гадость, если вы будете неосторожны.

– Она заставляет тебя что-то делать?

– Да! Я ведь говорил уже! Почему вы не слушаете?

– Бенни, успокойся. Подыши. А потом постарайся мне точно сказать, что именно, по-твоему, заставляет тебя делать эта книга.

Ты начал дышать под счет.

– Книга заставляет тебя ранить себя?

Под длинными рукавами она не могла увидеть тайное созвездие подсохших ранок на твоих предплечьях. Они хорошо заживали, оставляя красивые маленькие шрамы. Ты одернул рукава и отрицательно покачал головой.

– Нет.

– Книга велит тебе причинять боль другим людям?

– Нет, конечно нет, – раздраженно ответил ты. – Это же книга, а не ножницы!

Ты был в этом уверен. Ведь хотя мысль о том, что книга может читать твои мысли, казалась тебе вполне разумной, тебе никогда не приходило в голову, что книга может заставить человека причинить боль другому. Но когда вопрос доктора М. повис в пространстве между вами, в твою душу закралось сомнение.

– По-моему, книги не могут это делать… – произнес ты неуверенно. – Или могут?

По твоему лицу пробежала тень, и в этот момент что-то переменилось. Мы почувствовали, что это произошло. Ты впервые осознал силу книг и то, на что мы можем быть способны, и тебе стало страшно. Уж если мысль подумана, ее не раздумать обратно. Как восстановить однажды разрушенное доверие? На это нет простых ответов.

65

«Почему вы не можете хотя бы попытаться мне поверить?»

Она сидела за столом, надев наушники, закрыв глаза и пытаясь очистить сознание перед приходом следующего пациента, но вопрос мальчика повторялся в голове, как закольцованная запись, и новое приложение для медитации не помогало. В наушниках звучала запись «Капли дождя на листьях» из серии «Звуки природы», но шум дождя звучал очень похоже на радиопомехи и вызывал только беспокойство. Доктор Мелани открыла глаза и прокрутила подборку в поисках более расслабляющей записи. В списке предлагалось на выбор много разных осадков. Может быть, лучше «Проливной дождь»? Или «Моросящий дождь»? А может, послушать «Грозу»? Нет, это слишком громко. Пожалуй, лучше, наоборот, тихий снег. «Снежинки в лунном свете» – звучит очень красиво.

Раньше она могла просто сидеть и медитировать без всякого звукового сопровождения, но в последнее время сознание стало каким-то дерганым, а мысли совсем перестали выключаться. Стоило разуму зацепиться за какую-нибудь мысль, он ее уже не отпускал. Может быть, так проявляется влияние окружающей обстановки? Или это симптомы снижения когнитивной гибкости? Раньше она не была такой. Неужели она стареет?