Увидел небывалый по красоте город посреди плодородной, сказочно зеленой равнины. И сады, полные летней истомы, ломящиеся от яблок, напоенные гудением шмелей. И шелестящие золотом колосьев поля. И радугу над искрящимся водопадом близких гор, и недвижимую гладь вечно холодного озера, ломкую от первых листьев, опавших с роскошных кленов, растущих окоем. Увидел дивный сапфир невероятно близкого неба, почти уловил присутствие Богов. И наткнулся на россыпь чистейшей воды алмазов, разбрызганных звездами по темнеющему небосводу. Он увидел флаги над городом, трехцветные флаги из равных полос черного, серого и ослепительно белого, и крохотные медальоны деревень, впитал в себя краски каждого дерева, куста, выпил единым глотком воды медлительной реки, почти услышал перезвон крохотных серебряных колокольчиков, пронзивший окаменевший воздух…

И наткнулся на темное, неживое пятно, уродливым шрамом перечеркнувшее сияние солнечного дня.

Напротив города, схожего с волшебным сном, застывшей маской боли чернели израненные временем скалы, крошащиеся зубы старца, гниющие и отравляющие жизнь вечным зудом…

Панно оставило ощущение сказки в оправе лжи и соленой горести. Ощущение страха и непонимания. И не было рядом Эйви-Эйви, способного пояснить и успокоить.

Откуда он принес это видение? Что хотел вложить в корчащийся от судорог отвращения камень?

Остальные залы были подобны мерцанию звезд на бархате ночи, они врывались в сознание, выдирая с клочьями сердце, чтобы навеки оставить его в прохладе своих колоннад.

Увлеченный, разнеженный, почти потерявший рассудок король толкнул очередную богато украшенную дверь… и очутился прямо посреди кровавой схватки, орущих проклятия глоток, сверкающей стали топоров.

Долгие месяцы опасного пути сделали свое дело: не успел разум осознать происходящее, а тело уже летело к дальней стене, извернувшись в сверхчеловеческом прыжке. И когда ноги плотно прилепились к мраморному полу, и упруго согнулись колени, напрягаясь, готовясь к новому прыжку, руки уже сжимали прихваченную где-то старинную алебарду.

— Отставить! — за месивом искаженных яростью лиц и мокрых от пота бород раздался сухой, раздраженный, как воспаленное горло, голос. — Все по местам!

Смешение бород и топоров рассосалось так быстро, что король и глазом не успел моргнуть. А взмыленные Касты уже ровняли две длинные шеренги.

— Ну и кому это в Горе жить надоело? — сварливо поинтересовался Эшви, отирая праведный пот недавнего боя. — А, нас решил посетить благородный гость, украшение Рода! И почему же гость, желая принять участие в наших скромных забавах, не прихватил с собой оружия, достойного битвы? И зачем же этот вездесущий гость терзает алебарду моего эккенди?

Оробевший от такого приема, Денхольм скромно отставил реликвию в сторонку, разве что ножкой не повел, мол, я даже рядом не стоял, оно само!

Но Эшви лишь возмущенно хмыкнул и прицокнул языком:

— Чтоб вам всем, дармоеды, так прыгать в минуты опасности! А ты, гость, раз пришел, бери-ка в руки топор. Посмотрим, на что ты годишься!

Король хотел возразить, что не знает даже, как лучше ухватиться за топорище, но не успел. Лишь язык высох и отнялся от волнения, когда руки ощутили всю тяжесть дерева и стали, слитых воедино.

Старейшина поигрывал своим знаменитым кастетом, вприщур выбирая ему соперника из охочих до драки учеников, и Денхольм почти смирился с неминуемым позором, но тут шумно распахнулась потайная дверь, пропуская странное существо, похожее на дикобраза, вместо колючек утыканное остриями мечей, копий, топоров и каких-то совсем уж немыслимых образований. Вся эта груда с диким грохотом рухнула на не шлифованный мрамор пола, и над завалом сверкнули злобные глаза Торни.

— А разгребать будете сами! — с достоинством огладив бороду, заявил он. — Сколько раз просили: пришли, Мастер, гнома, пусть заберет барахло! Что донес — все ваше, чего не досчитаетесь — мы не виноваты. Балуйтесь на здоровье.

Сердитый гном хотел удалиться с видом оскорбленной невинности, но цепкие пальцы родного деда ухватили внучка за ухо, выволакивая на середину залы.

И, как заметил растерянно оглянувшийся король, не было среди прочих Бородатых ни насмешливых ухмылок, ни скрытого злорадства. Одно лишь сочувствие. Многие невольно прикрывали ладонями собственные мочки, недобрым словом поминая хватку Старейшины.

— Вовремя ты заглянул к нам, малыш, весьма кстати! — ласково пропел Эшви, в то время как Торни усиленно боролся за свободу передвижения.

Но вырваться из захвата старика было непросто, и Старейшина продолжал, посмеиваясь:

— Покажи-ка мне, милый, не позабыл ли ты мою науку! К нам вот гость скучающий забрел, как увидел драку — сразу за оружие схватился. Так не позабавишь ли гостя, отступник?

И узловатые пальцы выпустили наконец пунцовое ухо.

Торни недовольно фыркнул, завертелся волчком, разражаясь площадной бранью, а когда остановился, в руках у него переливался холодными сполохами тяжелый боевой топор, перед которым тускнело, превращаясь в безобидные игрушки, прочее оружие, собранное в Зале Воинской Науки.

Король посмотрел в глаза гнома, полные все тех же сполохов, прикрытые клочьями бровей, и стало ему не по себе. Страшно ему стало, как будто прочел он свой смертный приговор. Будто снова стояли они в древней Сторожке, лицом к лицу, и первая молния гнева и непонимания уже сверкнула, и тяжелый воздух дрожал, скрученный тугой пеленою близкой грозы…

И не было рядом проводника, способного остановить неминуемое!

Гном кратко рыкнул и ударил первым. Денхольм судорожно выставил неумелый блок, топор скользнул в разом вспотевших руках и…

И неожиданно занял то самое, единственно верное положение, прирос к ладоням, готовый принять и отразить любой удар. Почти любой.

Потому что он снова почувствовал себя Кастом.

И вспомнил, как мягко, невесомо умеют ходить гномы. Как ласково и цепко держат противника взглядом исподлобья, как упреждают удары, словно притягивают чужое оружие на прочное топорище. Как стремительно наносят удары, как небрежно пленяют клинок врага, как освобождаются из захвата сами…

Сердитый гном дрался молча, с гримасой отвращения, будто делал грязную работу. Словно сытый горный кот игрался с падалью, которую и есть неохота, и выбросить жалко.

И бой закончился с той же стремительностью, с какой взлетела первая атака. Безоружный король опустил руки, всей кожей чувствуя остроту лезвия, царапающего грудь.

— Неплохо, раздери мне клещами причинное место! Совсем неплохо! Пять с половиной минут против Торни — столько ни один из этих дармоедов не продержится! — от сдержанной похвалы Мастера предательски защипало в глазах, но сил на достойный поклон все же хватило. — Кто обучал тебя, гость? Похоже на стиль Эаркаста…

— Ты ошибся, отец отца, — Торни успел зачехлить свой бесценный топор и смотрел исподлобья с гремучей смесью горечи и удовлетворения, — это не стиль Эаркаста. Побратим предпочитает свой посох удару хорошей стали. Чужая рука, рука того слюнявого кретина, что был когда-то твоим лучшим учеником, но не сумел отомстить обидчику Хальдейма. Брат говорил, наши гости заночевали в Проклятом Доме… — гном дернул щекой, торопливо поклонился и вышел прочь.