Тогда по совету М. Г. Салтыкова интервенты решили устроить пожар на той территории, где были сторонники ополченцев. Салтыков первым поджог свой старый двор (сам он жил в Кремле на дворе И. В. Годунова), за ним поляки стали сжигать высокие деревянные башни и церкви, стоявшие в начале улиц.

Н. Мархоцкий так описал, к чему привел московский пожар:

«Так закончился для нас этот день. Ночь мы провели беспокойную, ибо повсюду в церквах и на башнях тревожно били колокола, вокруг полыхали огни, и было так светло, что на земле можно было иголку сыскать. Переночевав, стали думать, что делать дальше. Бояре сказали: «Хоть весь город сожгите, как уже часть его сожгли, — стены вас отсюда не выпустят. Надо всеми силами стараться зажечь заречный город. Вокруг него лишь деревянная стена: сможете и сами выходить, и подкрепления принимать».

Узнав о нашей беде, из Можайска пришел пан Струсь, хоть и не обязан был этого делать. Москвитяне упорно защищали свой заречный город, ибо он был стрелецкой слободой, и там было кому сражаться. Но, наконец, с дольшим трудом и немалыми потерями наши своего добились — город запылал. Огонь катился дальше и дальше — до самой стены, — ее уже никто не пытался спасти. Деревянные стены выгорели дотла, люди уходили из города в окрестные слободы и монастыри. Был оставлен и Белый город: все люди ушли в поле, так что наши, не встретив сопротивления, выжгли его до основания. Этот пожар все разорил, погубил великое множество людей. Великие и неоценимые потери понесла в тот час Москва».

(Мархоцкий Н. Указ. соч. С. 90.)

Даже поляки осознали, какой великий урон нанесли столице Русского государства, желая подчинить его своей власти. Русские же люди окончательно поняли, что интервенты — их злейшие враги и что никакие мирные договоренности с ними невозможны.

Монахи Троице-Сергиева монастыря, узнав о московской трагедии, тут же отправили монастырских слуг на помощь ополченцам и стали писать и рассылать грамоты по городам с призывом ко всем православным людям — немедленно начать самую беспощадную борьбу с «кровоядцами проклятыми люторами и латынью». В этих писаниях подробно рассказывалось о злодеяниях интервентов: «Конечное разорение и погибель святым Божиим церквям, осквернение чудотворных образов, многоцелебным мощам поругание, инокам многолетним и инокиням добродетельным обругание и осквернение… От старец даже и до сущих млеко младенец всякого возраста и всяк народ общий христианский и множество безчисленное во градех и в селех христианскиа работныя чади не все ли от них без милости пострадашя и горькими и лютыми смертьми скончашася и в плен разведены бышя?» (Сказание Авраамия Палицына. СПб., 1909. Стб. 302–303.)

С большой печалью была воспринята весть о разорении и сожжении Москвы и в различных городах. Один из провинциальных книжников написал по этому поводу сочинение «Плач о пленении и конечном разорении Московского государства». В нем он не только рассказал о предшествующих событиях, но и разоблачил коварство польского короля Сигизмунда III: «В та же времена воста на православную христианскую веру нечестивый литовский король, и великую ярость и злобу воздвиже, и приде во область Московскаго государства под град Смоленск, и многие грады и села разори, церкви и монастыри разруши». Обличил он и русских изменников, которые «ради мимошедшия суетныя славы улишиша себе будущаго превечнаго живота и бесконечнаго веселия, и устроиша себе посланниками к злочестивому королю… в слабострастие, лихоимания ради и грабительства, уклонишася и такоже кровь християнскую, яко воду, проливаша». О событиях в Москве в Вербное воскресенье 1611 г. он написал так: «Окаянии поляки и немцы, иже внидоша с ними в царствующий град, нечестивии руци своя на брань, и жестокосердо, яко лви, устремишася, иже преже огнем запалиша многая места святых церквей и домова, и потом воздвигоша меч на православных християн и начаша безмилостивно посекати род христианский и пролияша, аки воду, кровь неповинных, и трупия мертвых землю покрыша. И обагришася многонародною кровию и всеядным огнем вся святыя церкви, и монастыри, и грады, и домы истребиша, устроением же от камения церкви разграбиша и живописанныя иконы Владычни и Богоматери его и святых угодников Его с учрезжденных мест на землю повергоша, и безчисленныя корысти, всяких предрагих вещей, руце своя наполниша. И сокровища царская, многими леты собранная. Их зрети было таковым неудобно, расхитиша. И раку блаженнаго и целебноносного телесе великаго Василия о Христе юродиваго, разсекоша на многи части». (РИБ. Т. 13. Стб. 228–232.)

Разорение Москвы вызвало большое возмущение и у руководителей Первого ополчения. Они решили действовать немедленно. Первым к городу выступил А. Просовецкий с тридцатитысячной конницей. Он занял Симонов монастырь, в котором находились беглецы из Москвы. Попытки поляков выбить ополченцев из монастыря закончились полной неудачей. Более того, когда интервенты стали возвращаться в Москву, Просовецкий ударил им в спину и нанес ощутимый урон.

Вскоре к городу подошли и остальные отряды ополченцев. Общая их численность достигала 100 тысяч. На собрании воевод был разработан план наступления, согласно которому у каждого был свой участок. П. П. Ляпунову было поручено взятие Яузских ворот Белого города. Д. Т. Трубецкой и И. М. Заруцкий должны были атаковать укрепления со стороны Воронцова поля. Ф. Волконский, И. Волынский и Ф. Козловский должны были захватить Покровские ворота, A. B. Измайлов и А. Просовецкий — Сретенские ворота, В. Ф. Мосальский — Тверские ворота Белого города.

Наступление было назначено на раннее утро 1 апреля. Ополченцы сражались настолько мужественно и стремительно, что очень скоро большая часть Белого города от Яузы до Неглинки оказалась в их руках. Здесь они создали свой лагерь, огородив его телегами с пушками.

Затем на общем собрании всей рати было решено избрать главных начальников и всем дать клятву друг другу в том, чтобы биться за Веру и Отечество до последней капли крови и не изменять общему делу.