— Мне нужна её помощь, — просто сказал он. — И совет. Я её родственник, Райан О’Ши из Глендалоха. Дело такое непростое, что я… даже не решаюсь зайти. Может, вы мне поможете?

Филипп де Камилле смерил его удивлённым взором.

— А с чего вы, собственно, решили, что я могу быть вам полезен, сударь?

— К фее обычные люди не ходят, — простодушно пояснил Райан, несмотря на свой рост ставший вдруг похожим на мальчишку. И замолк, очевидно считая, что этим всё и сказано. Дескать, только необыкновенные и всесильные к фее заглядывают… Мужчина, к которому он обратился, удивлённо приподнял бровь.

— Вы, я вижу, устали и порядком измучены, — сказал неожиданно. — И голодны, должно быть… Поехали-ка ко мне. По дороге всё объясните. Подумаем вместе.

Сняв шляпу, поклонился.

— Граф де Камилле, к вашим услугам. Родственник, говорите? Что ж, прекрасно. Возможно, скоро вы и со мной породнитесь, сударь О’Ши, так что не стесняйтесь, садитесь в карету и рассказывайте, рассказывайте… Не будем пока вмешивать даму в мужские заговоры.

***

— Я похоронил Брана в его же Волшебном лесу. Думал: им обоим будет приятно… Ему и лесу, — поспешно договорил Райан О’Ши, разворачивая коня к открывающемуся меж буков просвету. — Теперь дед бродит среди любимых детей-деревьев, любуется… Что ни говори, а он отдал этому Барьеру полжизни, не меньше. А сам лес в разговорах с ним будет черпать новые силы.

Филипп де Камилле поправил сползающий на глаза капюшон мешковатого балахона и последовал за ним. Без шляпы было непривычно. Однако свободная хламида травянисто-бурого цвета, такая же, как на его спутнике, да и на многих местных жителях, превосходно скрывала франкский камзол, хоть и дорожного покроя, хоть и без золотого шиться, позументов и кружев, но всё же иноземный… Пришельцу со стороны нынче было опасно разгуливать по тропам и дорогам Зелёного Острова. Ошалевшие от свободы крестьяне — подёнщики-коттеры и бывшие арендаторы, получившие, наконец, назад свои земли — не разбирали, кто перед ними: бритт, шотландец или франк, и хватались за вилы и косы с одинаковым воодушевлением. Хорошо, что Филипп странствовал не один, а в сопровождении друида, чей посох, пристроенный поперёк седла, вызывал безмолвное уважение редких встречных. Хорошо, что внял предупреждению и в дорогу оделся как можно проще. И плащ этот бесформенный согласился нацепить, прикинув, что после известных событий местное население вряд ли встретит иностранца с распростёртыми объятьями. Теперь он практически не отличался от тамошних небогатых дворян, а за три дня путешествия по лесам и холмам обтрепался до неузнаваемости и, по его мнению, вовсе уж слился с окружающим миром, будто здесь и родился. И дымом пропах от ночёвок под открытым небом, и оброс диковатой щетиной, и научился есть в придорожных трактирах одним ножом, помогая себе руками… В дороге он выучил сотни полторы самых обиходных слов на валлийском диалекте — с его памятью это было нетрудно — и уже мало-мальски понимал местную речь и даже мог ответить на простые вопросы. Вот уж никогда бы не подумал, что навыки дипломата так помогут ему выживать в чужой стране…

— Выходит, дух его после смерти остался неприкаянным? — спохватился он, вспомнив пояснения Райана. — Правильно ли это — чтобы душа после смерти бродила по земле?

— Почему неприкаянным? — удивился молодой друид. — Напротив: здесь он обрёл свою тихую вечную обитель. Сам подумай: что делать друиду на христианских небесах? Для него истинный рай тут, среди деревьев, ветров и скал, ручьёв и моря. А главное — они с ним теперь едины, и, надеюсь, счастливы.

С отчётливым шорохом молодые буки расплетали ветви, образуя проход для гостей, и вновь смыкались за их спинами. Филипп подумал невольно, что из франкских скакунов здесь бестрепетно прошли бы разве что рейтарские, привыкшие к пальбе и сражениям. Ему самому стало не по себе от древесного шороха-шепотка, пересмешек, глумливого совиного уханья… Мало того — время от времени толстой бугристой змеёй выдёргивался из земли то один, то другой живой корень, и его владелец, бук или дубок, крутился на месте, то ли присматриваясь к людям и прикидывая, как бы их схватить, то ли просто удобнее устраиваясь. Видимо, не всем было комфортно: на глазах Филиппа пара деревьев, вспучивая землю и оставляя после себя взрытые борозды, перебралась из тесноты подлеска на более свободное место и укоренилась там…

Ну, да, жутковато. И это ему, вступившему сюда с проводником-друидом, которому почтительно кланяются и шепчут приветствия местные обитатели! Каково же… беднягам-бриттам, пытавшимся в одиночку прорваться сквозь этот живой барьер к побережью? Говорят, даже от них даже костей не оставалось. Не порвут деревья — доберётся лесная нечисть. Которой пока, кстати, здесь не видно и не слышно, благодаренье Всевышнему.

Вовремя он сюда заявился, очень вовремя.

Добираться к Дриаде пришлось долго, поскольку портал старого О’Ши угас окончательно, а Старый располагался среди утёсов Мохер, аж на другой оконечности острова, и пришлось пересекать почти всю злосчастную Ирландию. Но Филипп не сожалел о задержке. Дриада — это не столь существенная цель, это… пожалуй, больше личное дело. А вот картин, прямо скажем, глаз не радующих, но очень показательных, он за эти дни в дороге насмотрелся столько, что хватит на несколько подробных докладов Генриху. Дабы Его Величество, так сказать, получил сведения из первых рук. И очень даже возможно, что придётся Франкии выступить в роли посредника-миротворца, ибо политика Елизаветы здесь, на острове, потерпела полный крах, а сама её власть давно потеряла авторитет. Раньше-то он подкреплялся войсками, а теперь… Вряд ли кто прорвётся через магическую защиту.

И всё вроде бы складывалось удачно для коренных обитателей, но…

Борьба против тирании естественна. Но когда она организована, то при свержении навязанной тираном власти управление переходит к гласному или негласному лидеру повстанцев, который железной рукой начинает наводить порядок. Во всяком случае, устанавливать нормы и законы, кажущиеся ему правильными, загонять разбушевавшуюся толпу в определённые рамки, иными словами — бороться с Хаосом. Вести людей в светлое мирное будущее. Нынешний же Хаос как следствие свободы и безнаказанности возник спонтанно, бурно; ещё немного — и он победит. Его извечные спутники — гражданская война, эпидемии, голод — уже на подходе. Вот-вот — и…

Позарез нужно было найти здешнего лидера. Вождя. Может, будущего правителя, как бы он ни прозывался. Кто-то должен был взять на себя ответственность за свой народ? Подобрать, в конце концов, свалившуюся с головы Бесс корону Ирландии? И такой человек был. Хью О’Нил, сын последнего ирландского короля, какое-то время даже поддерживаемый Елизаветой, но потом ушедший в оппозицию, и вынужденный скрываться. Последний раз его видели в Дублине. Там-то его и намеревался разыскать Филипп. С тем, чтобы, в конце концов, призвать к наведению порядка в стране, к переговорам с Бриттанией о признании независимости, и принять помощь — разумеется, не военную, дабы не подливать масла в огонь — от дружественно настроенной Франкии.

Собственно, эту помощь он и предложил при знакомстве кузену Ирис. Будущему, как предполагалось, родственнику. Так и сказал напрямую: не стоит преувеличивать возможности феи, она, в конце концов, хоть и маг, но всё же смертный человек; не хватало ей на родине предков глупо погибнуть от шальной стрелы или иной нелепой случайности. Да, возможно, в её силах умягчить дух толпы в одной-двух деревнях или городах, но… Фея призывает на землю милость небес, приманивает благоденствие и процветание, однако на всё нужно время. А кто прямо сейчас накормит голодающих? Кто предоставит кров выселенцам? Кто догонит целую флотилию бриттанских каравелл, увозящих в Новый Свет рабов-ирландцев, а заодно вызволит тех, кто ещё не погиб в Виргинии? Кто, в конце концов, поможет разобраться с новым правительством, разработает новое законодательство, утихомирит банды, которым всё равно, за кого резать глотки, лишь бы разбойничать? Этим должны заниматься люди.