Впрочем, не важно. Работу над большим романом можно сравнитьс бегом на длинные дистанции, и читатель сразу чувствует, когда будущийроманист начинает уставать. Примерно к сотой странице он уже тяжело дышит, кдвухсотой – пыхтит и отдувается и, наконец, хромая, пересекает финишную линию:единственное его достижение – то, что он вообще закончил дистанцию. Но Кэмпбеллбежит отлично.

В быту Кэмпбелл – занятный, веселый человек (на Всемирномфантастическом конвенте 1979 года он вручал Стивену Дональдсону английский призв области фантастики за его трилогию о Томасе Ковенанте – небольшуюмодернистскую статуэтку; со своим забавным ливерпульским акцентом Кэмпбеллназвал эту статуэтку “скелетом фаллоса”. Аудитория расхохоталась, и кто-то замоим столом удивленно сказал: “Он говорит как “Битлы”). Как и о Роберте Блохе,о Кэмпбелле ни за что не подумаешь, что он пишет произведения ужасов, особеннотакие мрачные. Вот что он сам говорит о “Кукле, съевшей свою мать” – и этоимеет отношение к терпению, которое так необходимо автору романов ужасов:

"В “Кукле” я хотел изобрести новое чудовище, если эховозможно, но, вероятно, главным моим желанием было просто написать роман,поскольку до этого я писал только рассказы. В 1961-м или 1962 году я сделалзаметки для романа о злом волшебнике, который хочет отомстить своему родномугороду или деревне за воображаемую или истинную несправедливость. Он собираетсясделать это с помощью кукол вуду, которые будут уродовать детей, – дальшеследует стандартная сцена из дешевых журналов, в которой бледный врач выходитиз комнаты для родов и говорит: “Боже, это не человек!..” А фокус заключался втом, что после смерти всех этих изуродованных детей волшебник с помощью тех жекукол вуду их воскрешает. Удивительно безвкусная мысль. Примерно в это же времяразыгралась трагедия с талидомидом, и для меня эта история стала излишне“безвкусной”, поэтому я от нее отказался.

Но, вероятно, она возродилась в “Кукле, съевшей свою мать”:кукла буквально выгрызла себе выход из чрева матери.

Чем работа над романом отличается от работы над рассказом? Ядумаю, роман обладает большей инерцией. Я шел к нему, еще не сознавая этого, иговорил себе: “Может, начну на следующей неделе, а может, через месяц”. И вотоднажды утром я сел, начал писать, а в полдень воскликнул: “Боже! Я начал роман!Просто не верится!"

Когда я спросил у Кирби [266], какого объема должен бытьроман, он ответил, что 70 тысяч слов будет в самый раз, и я воспринял его словабуквально. Написав 63 тысячи слов, я подумал: “Осталось семь тысяч слов – поразакругляться”. Поэтому заключительные главы кажутся такими скомканными”.

Роман Кэмпбелла начинается с того, что брат Клэр Фрейан,Роб, теряет в автокатастрофе руку и жизнь. Рука, оторванная в аварии, важна,потому что кто-то уносит ее.., и съедает. Читателя аккуратно подводят кпредположению, что пожиратель руки – некий таинственный молодой человек поимени Крис Келли. Клэр, в образе которой воплощены многие идеи того, чтоназвано “новой американской готикой” (конечно, Кэмпбелл англичанин, но и онподвержен американским влияниям, как литературным, так и кинематографическим),встречается с репортером криминальной хроники Эдмундом Холлом; тот считает, чтопричиной смерти Роба Фрейана стал человек, которого он знал еще в школе икоторый уже тогда был зачарован смертью и каннибализмом. Когда мы говорили обархетипах, я предложил не рассматривать карту Таро с изображением Призрака,одного из наиболее страшных чудовищ, потому что пожирать плоть мертвецов и питькровь – в сущности, одно и то же, то есть это проявления одного и того жеархетипа [267]. Может ли вообще существовать “новое чудовище”? Учитываяограничения жанра, я думаю, нет, и Кэмпбелл должен быть доволен тем, что открылновую простую перспективу.., это само по себе немалый подвиг. Мне кажется, чтов Крисе Келли мы видим лицо нашего старого друга Вампира.., как в фильмезамечательного канадского режиссера Дэвида Кроненберга “Они пришли изнутри”,который, в свою очередь, напоминает роман Кэмпбелла.

Клэр, Эдмунд Холл и владелец кинотеатра Джордж Пу, чьюпрестарелую мать убил Келли, без особой охоты объединяются, чтобы выследитьсверхъестественного людоеда. Здесь мы снова слышим отголосок классическогопроизведения о Вампире – “Дракулы” Стокера. И, может быть, нигде так сильно неощущаются прошедшие между этими двумя книгами восемьдесят лет, как в контрастемежду группой из шести человек, которые преследуют графа Дракулу, и тройкойгероев, разыскивающих “Криса Келли”. У Клэр, Эдмунда и Джорджа нет уверенностив своей правоте – это маленькие люди, им страшно, они растеряны и частоиспытывают депрессию; они обращены в глубь самих себя, а не друг к другу; мыочень отчетливо ощущаем их страх, и у нас не складывается впечатления, чтоКлэр, Эдмунд и Джордж должны победить только потому, что дело их правое.Каким-то образом они символизируют то мрачное и тусклое место, в котороепревратилась Англия во второй половине двадцатого века, и мы чувствуем, чтоесли кому-то из них – или даже им всем – повезет, то лишь благодаря слепойудаче.

Им удается выследить Келли.., до известной степени.Кульминация происходит в прогнившем подвале старого здания, предназначенногопод снос, и здесь Кэмпбелл создает один из лучших и впечатляющих эпизодовсовременной литературы ужасов. В сюрреалистическом и кошмарном пробуждениидревнего зла, в тех отрывочных картинах “абсолютной власти”, которые это злонам демонстрирует, мы слышим наконец голос конца двадцатого века, но голос этотговорит на языке, изобретенном Лавкрафтом. Это не бледная и подражательнаястилизация под Лавкрафта, но жизнеспособная, правдоподобная версиялавкрафтовских Древних Богов, которыми были населены Данвич, Аркхем, Провидено,Сентрал Фоллз.., и страницы журнала “Странные истории”.

Кэмпбелл отлично раскрывает образы, хотя и не симпатизируетим (отсутствие сочувствия к героям делает его прозу еще более леденящей, инекоторых читателей эта особенность романа может отпугнуть; кажется, чтоКэмпбелл не написал свой роман, а вырастил его в чашке Петри): Клэр Фрейан, сее короткими толстыми ножками и мечтой об изяществе, Эдмунд, с его злобнымимечтами о будущей славе, и в первую очередь Джордж Пу, потому что только здесьКэмпбелл как будто проявляет подлинные эмоции, – Джордж Пу, который просиживаетвесь фильм и ругает двух девочек-подростков за то, что они уходят, не дожидаяськонца национального гимна.