Помните, это написано до Джонстаунской трагедии. И яприпоминаю, как один комментатор с мрачной и серьезной звучностью все повторял:“Такое событие не могло предвидеть даже самое сильное воображение”. Я вспомнилсцену в Борнемуте из “Тумана” и подумал: “Ошибаешься. Джеймс Херберт этопредвидел”.

«…они продолжали идти, не обращая внимания на ее крики,ничего не видя. Она поняла, какая опасность ей грозит, и побежала им навстречу,надеясь прорваться, но они оттеснили ее назад, не слушая ее криков и просьб. Ейуда??ось немного прорваться вперед, но бесчисленное количество людей перед нейпродолжало толкать ее назад, в ждущее море…»

Что ж, как вы уже догадались, бедная Мевис получает своесамоубийство, хочет она того или нет. И кстати, именно ясность инедвусмысленность сцен ужаса и насилия сделали Херберта объектом ожесточеннойкритики в родной Англии Он рассказывал мне, что ему так надоели вопросы типа“Описываете ли вы насилие ради насилия?”, что он наконец ответил репортеру:“Да, я описываю насилие ради насилия, точно так же, как Гарольд Роббинсописывает секс ради секса, Роберт Хайнлайн пишет фантастику ради фантастики, аМаргарет Дреббл создает литературу ради литературы. Только их почему-то об этомникто не спрашивает”.

Отвечая на вопрос, как ему пришла в голову идея “Тумана”,Херберт сказал: “Почти невозможно вспомнить, как появляется идея романа; я хочусказать, что одна и та же мысль может возникнуть из множества источников. Но,насколько я могу припомнить, основная идея возникла у меня во время деловойвстречи. Я был в рекламной фирме и сидел в кабинете режиссера, очень скучногочеловека. И вдруг мне неожиданно пришло в голову: “А что, если этот человекповернется, подойдет к окну, откроет его и выпрыгнет наружу?"

Некоторое время Херберт обдумывал эту идею и наконец заселза роман. На работу ушло восемь месяцев: он трудился в основном по выходным ипоздними вечерами. “Больше всего мне нравится в этой вещи отсутствиеограничений композиции или места. Я мог просто писать, пока все не разрешитсясамо собой. Мне нравилось работать с главными героями, но нравились иотступления: устав придумывать, что ждет героев впереди, я мог позволить себесвернуть в любом направлении. И во время работы я постоянно думал: “Я простозабавляюсь. Стараюсь добраться до вершины и посмотреть, что оттуда видно”.

По композиции “Туман” напоминает апокалиптические фильмыконца 50-х – начала 60-х годов о больших насекомых. Налицо все составляющие:безумный ученый, влезший в то, чего сам не понимает, и убитый изобретенной иммикоплазмой; испытание секретного оружия, герой – “молодой ученый”, ДжонХольман, которого мы впервые встречаем, когда он героически спасает маленькуюдевочку из трещины, Выпускающей Туман в Ничего Не Подозревающий Мир; красиваяподружка героя – Кейси; непременное совещание ученых, которые бубнят о “методеF-100 рассеивания тумана” и жалуются, что двуокись углерода нельзяиспользовать, потому что “организм ею питается”; эти ученые как раз и сообщаютнам, что туман на самом деле – “плевропневмо-ниеподобный организм”.

Знакомы нам и обязательные фантастические украшения из такихфильмов, как “Тарантул”, “Смертоносный богомол”, “Они!”, и десятков других, номы понимаем также, что это всего лишь украшения и смысл романа Херберта не впроисхождении или строении тумана, а в его несомненно дионисиевых последствиях:убийствах, самоубийствах, сексуальных извращениях и иных отклонениях вповедении. Хольман, положительный герой, является нашим представителем изнормального аполлониева мира, и нужно отдать должное Херберту: он сумел сделатьХольмана гораздо интереснее тех пустых героев, которых играли Уильям Хоппер,Крейг Стивене и Питер Грейвс в многочисленных фильмах о больших насекомых..,или вспомните, если хотите, бедного старину Хью Марлоу из “Земли противлетающих тарелок”: две трети этого фильма состоят из постоянных призывов“Продолжайте стрелять по тарелкам!” и “Стреляйте по ним, пока они не разлетятсяв куски!”.

Тем не менее наш интерес к приключениям Хольмана, нашатревога о том, оправится ли его подруга Кейси от последствий своей встречи стуманом (и какова будет ее реакция, когда она узнает, что, одурманеннаятуманом, проткнула отцу живот ножницами?), бледнеет по сравнению с ужаснымдавайте-не-торопиться-посмотрим-в-подробностях интересом к старухе, которуюживьем съедают ее любимые кошки, или к безумному пилоту, который направляетполный пассажиров реактивный самолет в лондонский небоскреб, где работаетлюбовник его жены.

В моем представлении популярная художественная литератураделится на два сорта: то, что мы называем “мейнстрим”, и то, что я бы назвал“пальп-фикшн”. Пальп – литература дешевых журналов, в том числе так называемый“шаддер-пальп”, лучшим примером которого служат “Странные рассказы”, давно ужесошел со сцены, но обрел вторую жизнь в романах и по-прежнему встречается вгрудах изданий в мягких обложках. Многие из этих современных пальп-романов впальп-журналах, существовавших с 1910-го по примерно 1950 год, были бынапечатаны в виде сериалов с продолжением. Но я бы не стал ярлычок “пальп”приклеивать строго по жанровому признаку – к романам ужасов, фэнтези, научнойфантастики, детективам и вестернам. Мне, например, кажется, что Артур Хейли –это современный пальп. Все атрибуты в наличии – от обязательных сцен насилия дообязательных девушек, попавших в беду. Критики, регулярно поджаривающие Хейлина угольях, это те самые критики, которые – и это само по себе способнопривести в ярость – делят романы лишь на две категории: “литература” (здесьроман может получиться, а может и нет) и “популярная литература”, котораявсегда плоха, как бы хороша она ни была (бывает, что писатель типа Джона Д.Макдональда возвышается критиками и переводится из разряда “популярнаялитература” в разряд “литература”; в таком случае все его произведенияблагополучно переоцениваются).

Я лично считаю, что литература на самом деле делится на трикатегории: собственно литературу, мейнстрим и пальп и что работа критикаклассификацией не ограничивается; после классификации роману лишь отводитсяместо, на которое можно встать. Приклеить роману ярлычок “пальп” – отнюдь не тоже самое, что назвать его плохим или утверждать, что он дарит читателюудовольствие. Конечно, мы с готовностью признаем, что большинство пальп-романов– плохая литература; никто не сможет ничего сказать в защиту таких нашихстаринных приятелей из эпохи пальп-журналов, как “Семь голов Бушонго” (SevenHeads of Bushongo) Уильяма Шелтона или “Девственница Сатаны” (Satan's Virgin)Рэя Каммингса [271]. С другой стороны, Дэшиел Хэммет печатался исключительнов пальп-журналах (особенно в высоко ценимой “Черной маске”, где печаталисьсовременники Хэммета: Раймонд Чандлер, Джеймс М. Кейн и Корнелл Уолрич); первоеопубликованное произведение Теннесси Уильямса, рассказ “Месть Нитокриса”,слегка в стиле Лавкрафта, появилось в одном из ранних номеров “Странных рассказов”;Брэдбери начинал с того же; Маккинли Кантор, впоследствии написавший“Андерсонвилль” (Andersonville), – тоже Заранее отвергать пальп-литературу –все равно что отвергнуть девушку только за то, что она родилась в семье ссомнительной репутацией. И тот прискорбный факт, что предположительнодобросовестные критики, как внутри жанра, так и за его пределами, такпоступают, вызывает у меня печаль и гнев. Джеймс Херберт – не нарождающийсяТеннесси Уильяме, ждущий лишь подходящего момента, чтобы выбраться из кокона истать великой фигурой современной литературы; он то, что есть, и все это он,как говаривал Поппей. Я просто говорю, что то, что в нем есть, достаточнохорошо. Мне понравилось замечание Джона Джейка о его собственной семейной сагеКентов.