Ступенькой ниже “меча и магии” находятся супергерои,которыми населены комиксы двух еще оставшихся в этой области журналов-гигантов,хотя, пожалуй, слово “гиганты” слишком сильное; согласно обзору,опубликованному в выпуске 1978 года журнала Уоррена “Крипи”, спрос на комиксынеуклонно падает. Эти герои (художники, рисующие комиксы, традиционно именуютих “героями в длинном нижнем белье”) вообще неуязвимы. Кровь никогда неструится из их волшебных тел; они способны привлечь к ответственности такихколоритных злодеев, как Лекс Лютор или Сэндимен, и даже не снимая масок, датьпоказания в открытом суде; они могут порой потерпеть поражение, но никогда непогибают [263].

На другой стороне спектра находятся герои либо вовсебессильные, либо открывающие силу в самих себе (как обнаруживает ее ТомасКовенант в замечательной трилогии Стивена Дональдсона “Томас КовенантНеверующий” (Thomas Covenant the Unbeliever) или Фродо в эпопее Толкина оКольцах Всевластия), либо утрачивающие силу и обретающие ее вновь, как СкоттКери в “Невероятно уменьшающемся человеке”.

Как мы уже отмечали, произведения ужаса – это небольшойкружок в гораздо более широком круге всей фэнтези, а что такое фэнтези, как неистории о колдовстве? А что такое истории о колдовстве, как не рассказы о силе?Одно определяет другое. Сила есть волшебство; сила есть возможность.Противоположность возможности – импотенция, бессилие, а бессилие – это утратаволшебства. Бессилия нет в романах “меча и магии”, нет ее и в историях оБэтмене, Супермене и Капитане Чудо, которые мы читаем в детстве, прежде чемперейти к более серьезной литературе и более широкому взгляду на жизнь. Главнаятема фэнтези не магия и владение ею (будь оно так, героем толкиновскойтетралогии был бы не Фродо, а Саурон); на самом деле она – так мне по крайнеймере представляется – поиски магии и выяснение, как она действует.

Возвращаясь к роману Матесона, скажем, что уменьшение самопо себе очень привлекательная концепция, не правда ли? В голову сразу приходитмножество символов, и почти все они вращаются вокруг силы и бессилия – половогоили любого другого. В книге Матесона уменьшение наиболее важно, потому чтовначале Скотт Кери считает размер синонимом силы, потенции.., волшебства. Новот он начинает уменьшаться и постепенно утрачивает и то, и другое, и третье..,пока не меняется его точка зрения. Его реакция на утрату силы, потенции иволшебства, как правило, – слепой гнев:

« – Что, по-вашему, я должен делать? – взорвался он. –Позволить играть с собой? О, вы не были там, вы не видели! Все равно что дети сновой игрушкой. Уменьшающийся человек. Боже милосердный, уменьшающийся человек!Их проклятые глаза вспыхивают…»

Подобно постоянным возгласам Томаса Ковенанта “К черту!” втрилогии Дональдсона, гнев Скотта не маскирует бессилие, а лишь подчеркиваетего, и именно ярость Скотта делает характер этого персонажа таким интересным иправдоподобным. Он не Конан, не Супермен (Скотт потерял много крови, выбираясьиз своей тюрьмы-подвала, и, наблюдая за его лихорадочными попытками выбратьсяоттуда, мы начинаем подозревать, что он наполовину безумен) и не Док Сэвидж.Скотт не всегда знает, что ему делать. Он часто ошибается, и когда ошибается,ведет себя так же, как, вероятно, большинство из нас: раздражается икапризничает, как взрослый ребенок.

В сущности, если рассматривать уменьшение Скотта как символнеизлечимой болезни (развитие любой неизлечимой болезни включает в себя потерюсил), мы увидим рисунок, хорошо знакомый психологам.., только они этот рисунокопишут на несколько лет позже. Скотт почти точно следует этому курсу – отнедоверия к гневу, затем к депрессии и, наконец, к финальному признаний. Как уракового больного: медицинское заключение – это признание неизбежного, но,возможно, открывающее новые пути к волшебству. И у Скотта, как у многихнеизлечимо бальных, это признание неизбежного сопровождается своего родаэйфорией.

Мы можем понять стремление Матесона использовать принципретроспективы, чтобы быстрее добраться до сути, но невольно задумываемся, чтобыло бы, если бы его рассказ строился в хронологической последовательности. Мывидим несколько отделенных друг от друга эпизодов, в которых Скотт утрачиваетсилу: в одном случае его преследуют подростки, принимая за маленького ребенка;в другом – подвозит мужчина, оказавшийся гомосексуалистом. Он начинает ощущатьрастущее неуважение со стороны своей дочери Бет; отчасти в этом виновата идея отом, что “сильный всегда прав”, – идея, которая почти всегда незаметно, новлиятельно присутствует в отношениях самых просвещенных родителей и детей(можно сказать также, что “сила дает власть” или что “сила творит волшебство”),но главным образом потому, что Бет приходится постоянно пересматривать своеотношение к отцу, который, прежде чем оказаться в подвале, живет в кукольномдомике. Можно даже представить себе, как Бет в дождливый день приглашает подругпоиграть с ее папочкой.

Но самые тяжелые проблемы возникают у Скотта с его женой Лу.Проблемы личные и сексуальные, и я думаю, что большинство мужчин, даже в нашидни, наиболее полно отождествляют силу и волшебство с сексуальной потенцией.Женщина не хочет, но может; мужчина хочет, но вдруг обнаруживает, что не может.Дурные новости. И когда Скотт становится ростом в четыре фута один дюйм, онвозвращается домой из больницы, где проходил различные обследования, иоказывается непосредственно в ситуации, где болезненно очевидна утрата сексуальноговолшебства:

"Луиза с улыбкой посмотрела на него.

– Ты выглядишь таким приятным и чистеньким, – сказала она.

Слова ее были обычными, и выражение лица тоже, но неожиданноон остро почувствовал свой рост. Губы дернулись в подобии улыбки, он подошел кдивану и сел рядом с ней, но сразу же пожалел об этом.

Она принюхалась.

– М-м-м, как ты приятно пахнешь, – сказала она.

– А ты приятно выглядишь, – ответил он. – Ты прекрасна.

– Прекрасна? – Она нахмурилась. – Только не я. Он неожиданнонаклонился и поцеловал ее в теплую шейку. Она подняла левую руку и медленнопогладила его по щеке.