– Доброе утро, – повторила я. – Не хватало вам еще сломать руку.

– Нет, кажется, все в порядке, – сказал он, глядя на меня во все глаза. – А что вы здесь делаете?

– Я? – спросила я. – Согласно всем правилам хорошего тона, тот, кто входит, обязан представиться первым, рассказать о своем появлении, и вообще рассказать о себе: как он сюда попал и все такое. Так что это я вас спрашиваю, что вы здесь делаете? Почему вы вошли в мою спальню без стука?

– Прекратите! – воскликнул Петер. – Хватит надо мной издеваться! Это не ваша квартира.

– А что, ваша? – засмеялась я. – Бедный студент из Белграда снимает квартиру на Инзеле? Или, может, вы ее купили? Это ваша частная собственность? Ах, да, вы же говорили, что у ваших родителей какие-то там имения в горах. Так что вы вовсе не бедный студент из Белграда, а притворяетесь. Зачем? Вот в чем вопрос!

– Прекратите! – почти что взвизгнул Петер. – Я от вашей болтовни с ума сойду. Отвечайте…

– Нет, это вы отвечайте, – говорила я. – И встаньте с пола. Что за поза, честное слово.

Петер, прикусив губу, понялся. Рука у него, видно, сильно болела, но он потер ее, пошевелил ею, помахал, посгибал в локте.

– Ну вот, – сказала я, – теперь я вижу: перелома нет. Вы, наверное, как давний житель Инзеля, должны знать, где здесь приличный ресторан. Сходите и принесите что-нибудь к завтраку.

– Здесь нет ресторанов, – сказал Петер. – Вернее, есть одна кофейня, но она открывается в полдень.

– Что же нам делать?

– Сейчас я поищу чего-нибудь на кухне.

– Ага, – сказала я, – значит, это ваша квартира, мой бедный студент.

– Отстаньте вы от меня, – сказал Петер. – Лучше скажите, где Фишер.

– Кто? – переспросила я.

– Фишер, Фишер! – повторил он.

– Какой еще Фишер? – спросила я. – Кого вы имеете в виду? О ком вы говорите?

Петер махнул рукой и вышел из комнаты.

Через минуту вернулся, неся в одной руке стакан с водой, а в другой – тарелку, на которой лежала засохшая булочка.

– Это все, – сказал он. Я помахала рукой и сказала:

– Грызите сами. Тогда я подожду обеда.

Петер поставил тарелку и стакан на подоконник и довольно глупо спросил:

– Так значит, Фишера нет?

– Как видите, – сказала я.

– Что же теперь делать?

– Это вы меня спрашиваете? – засмеялась я.

– Нет, ну вы постарайтесь войти в мое положение, – сказал он.

– Еще чего! – сказала я. – Да и как это сделать? И вообще, тысяча извинений, если бы я служила в тайной полиции, я была бы более собранной, что ли.

Я хотела было добавить: «Я бы не подходила среди ночи к раскрытому окну, смотрящему в темные кусты». Но промолчала.

– Как-то соберитесь, дружочек, – сказала я. – Возьмите себя в руки.

Петера передернуло от моего учительского тона и непрошибаемой наглости.

– А пока, – добавила я, – выйдите из комнаты. Я переоденусь.

– Нет, погодите, – сказал Петер. – Вы ничего не слышали прошлой ночью?

– Ой, – сказала я, – я слышала кучу вещей. От вас, в частности. И от аптекаря, к которому вы меня возили, помните?

– Я не про то, – сказал Петер. – Там, на улице Гайдна, вы ничего не слышали? И вообще, как вы здесь оказались?

– Там, на улице Гайдна, – сказала я, – я не слышала ровно ничего. Там была такая глухая тишина, что мне стало скучно. Поэтому я вышла на улицу, схватила случайного извозчика и поехала кататься.

Петер смотрел на меня растерянно и с неприязнью. Он, конечно, понимал, что меня сюда привез Фишер, но никак не мог расположить в уме, как именно это произошло и зачем Фишер это сделал. Потом на какую-то секунду, наверное, подумал, что здесь какая-то слишком сложная интрига с участием, третьих, четвертых и пятых лиц, которые расправились с Анной и, может быть, похитили и убили Фишера. Все эти мысли бегали по его лицу, как фигурки по экрану в кинематографе. Как легко, оказывается, читать чужие мысли. А я-то совсем недавно удивлялась, как это удается Фишеру.

– Рассказывайте, голубчик, – сказала я учительским тоном, – рассказывайте, что у вас там случилось. Выйдите из комнаты и приготовьтесь к рассказу, чтоб изложить все складно, не перескакивать с пятого на десятое. А я пока переоденусь.

Петер вышел.

Я откинула одеяло, встала, помахала затекшими руками, крикнула ему, чтобы покрепче закрыл дверь в гостиную. Через коридор прошла в ванную, умылась. В коридоре стояла вешалка из гнутого дерева, на ней висела тужурка Петера.

Это прекрасно! Это то, что мне надо!

Я вернулась, оделась полностью и вошла в гостиную. Петер сидел на стуле сжавшись. Наверное, так сидят на экзамене студенты, перед тем как подойти к столу профессора и начать отвечать по билету. А на диване сидел Фишер. У него был утомленный вид. Глаза были прикрыты, но это был совершенно живой Фишер, потому что в руках у него была записная книжка и он ее механически перелистывал, не глядя в записи, а просто так, как будто разминая пальцы.

– Guten Morgen, – сказала я Фишеру.

– Tag, – отвечал он.

– Не выспались? – спросила я.

– Да, были кое-какие делишки, – сказал он.

У Петера был совершенно затравленный вид.

Наверное, он был уверен, что мы с Фишером одна компания, а он, как принято выражаться в криминальных романах, «пешка в чужой игре». Я точно помнила, что не включала в ванной воду на полную силу, так что не могла не услышать, как щелкает замок входной дверь. Я огляделась и увидела тяжелый закрытый шкаф, вплотную приставленный к стене. Так плотно, что между стенками шкафа и стеной комнаты не было ни щелочки. Я поняла, что это, наверное, дверь, ведущая в четвертую комнату, и успокоилась.

– Нет, нет, – вслух ответил на мои мысли Фишер. – Что вы, что вы, дорогая Адальберта. Я только что вошел. Здесь абсолютно бесшумная дверь. Если умеючи, разумеется. Если не шевелить в ней ключом, как кочергой в камине.

Он встал, прошелся по комнате, погладил Петера по голове и спросил у него:

– Ну что у тебя там?

– Ее убили, – сказал Петер.

– Боже! – сказал Фишер. – Кого? Графиню?

– Анну, – ответил Петер.

– Господи! – сказал Фишер вроде бы с неподдельным ужасом. – Анну?! Убили? Когда?

– Сегодня. Нет, вчера. То есть все-таки сегодня. То есть в полночь. Или немножко за полночь. Я вышел из комнаты буквально на минуту. Прошел в ванную умыться перед сном…

– Вот-вот, – сказал Фишер и цинически усмехнулся. – Отрицательные последствия вашей хваленой гигиены. Скажите, какой чистюля! Извините. Конечно, эта шутка некстати. Ну и?