не только облегчение, но и страх. Всю дорогу домой он размышлял, сможет ли после очередного приступа гнева обнять Чару? Будет ли у него возможность целовать ее в ее тонкие и нежные губы? Будет ли она так же смеяться вместе с ним смотря комедийную передачу и очаровывать по ночам? Будет ли у него шанс задать один из главных вопросов в жизни и услышать «да» в ответ? Эти вопросы вспыхивали в голове словно кометы в ночном небе, оставляя после себя лишь расплывчатые намеки на еще не услышанные ответы.

Сейчас она была дома. А в следующий раз? Он тихо, почти робко вошел в гостиную, а танцующий отблеск огня в ее глазах заставляли подрагивать его руки. В первые не от гнева.

− Сядь. − Велела она, коротким жестом указывая на кресло, напротив. Эрл сглотнув подчинился. С едва судорожным выдохом он мягко сел в кресло. Его тут же обдало жаром камина, но он не осмеливался говорить. Такой Чару он еще не видел. Жесткой, собранной и какой-то отстраненной, будто это вовсе и не сама Чара. Он знал, в людях таится множество темноты, и она не пуста; она обитаема. Как и он сам, когда гнев завладевает им, Эрл не помнит и не узнаёт сам себя. Так и Чара казалась сейчас незнакомкой. Огонь из камина желто-красным светом подчеркивал ее прямые скулы, жесткость губ, щур непривычно колких глаз. Перед ни сидела не та Чара — легкая, прямая, добрая; это была Чара — внучка вождя племени Чероки, жесткая, непоколебимая и мудрая.

Она смотрела на Эрла не моргая. Пристально, изучая сидящего перед собой мужчину так, словно ни разу не видела все эти два с половиной года.

− Я Чара Онакона, внучка вождя племени, выбрала тебя, Эрл Уитакер, разделить со мной прекрасный путь жизни в этом мире. Я Чара — имя мое Белая Сова — вижу не зримое для тех, кто не посвящен в тайны ночи, луны и леса. И я говорю тебе, Эрл Уитакер — твой дух несет в себе частицу Иктоми — злобного духа гнева. Тут бы Эрлу испытать неловкость или смущение: такого поведения за Чарой не водилось. Да и воспринимать в серьез басни о духах против его прагматичности. И даже как-то не современно. Короче говоря, не в его это духе. Да только холодность глаз Чары, да твердость голоса как-то не располагали к спорам или насмешкам.

− Иктоми, − продолжала Чара, − древний злобных дух гнева, из-за которого люди даже идут на убийства друг друга* (индейцы Северной Америки свято верили, что войны и раздоры случаются между людьми благодаря ненависти к ним сверхъестественного существа по имени Иктоми). Он разжигает в людях ненависть, опаляющая сила которой горячит даже самых стойких и хладнокровных воинов. Эта ненависть ослепляет не только глаза, сам рассудок раскаляется до слепящей белизны самого жаркого огня.

Эрл слушал не свою Чару, ощущая, как по спине текут капли пота. Его чуть знобило. Слова Чары попадали в самую точку — он действительно словно бы отключался от всего, разрушая вокруг себя все, до чего мог дотянуться. И не всегда мог потом вспомнить, как швырял стол или ломал дверь кабинета. Как орал на таксиста, перепутавшего соседние дома и рвал не получившиеся отчеты, на которые он тратил значительное количество времени.

Он ощущал лишь жар и гнев. Каждая такая бурная вспышка начинается с темноты. Все словно бы уносится на сотни километров.

Он ощущает, как эта темнота закипает и разрывается вспышкой гнева. И удержать ее не реально никогда. И потому Эрл не смеялся. Не отмахивался от Чары. От ее слов о духах и обрядах.

− Иктоми никогда не покидают дух тех, кого они пленили. Она посмотрела на него сейчас так, как смотрит всегда, когда застает его за приступом гнева: сощурившись, изучая, разглядывая (но не самого Эрла), смотрит как будто внутрь него.

И что-то кольнуло Эрла внутри, чуть выше солнечного сплетения. Зарождающееся раздражение. Но этот взгляд Чары как всегда, он будто тушил, остужал Эрла, даже в моменты сильных приступов. Вот и сейчас это ощущение сошло на нет. Словно юркий зверек выглянувший из норы метнулся обратно, неожиданно поняв, что его обнаружили.

− Иктоми будет с тобой все твои дни и все твои ночи. И я хочу быть с тобой все дни и ночи; все луны и солнца. Я выбрала тебя Эрл Уитакер. Но сама справиться с Иктоми не в силах. Даже вождь племени не сможет изгнать Иктоми из духа Эрла Уитакера. Но он может усмирить Иктоми. Да. Такое по силам тому, кто носит имя Цкилеква (Большой Волшебник). Мы отправимся в резервацию, на священную землю предков. Туда, где царит дух крепкой общины, единства и силы природы и человеческого духа. И Цкилеква усмирит Иктоми.

Она не предлагала.

Самостоятельные попытки

Он отказался. Мягко и нежно. Как бы серьезна не была Чара (а она была более чем серьезна) и как бы Эрл не уважал ее предков и семейное происхождение, он просто не мог вот так сразу согласиться на такое. Он дал слово, что попытается сначала решить проблему самостоятельно. Типично, правда?

Что это его дух и его путь. Он говорил так же серьезно и может потому Чара согласилась. Или точнее сказать — не протестовала.

С того дня Эрл принялся за решение проблемы в серьез. После разговора Чара отправила жениха на верх, но сама в спальню не поднялась. Сидела у камина исследуя замысловатый танец огня в камине. На утро Эрл Чару дома не обнаружил. На диване его ждала записка: «Отправилась к дедушке. Вернусь послезавтра. Люблю целую».

Похоже настрой Чары по утру не развеялся.

В прочем, как и его.

Сначала он решил начать с тяжелой артиллерии. С доктора психиатрии Симонса Зайдмана, чей кабинет находился в пентхаусе Бизнес-квартала на восьмой улице. Психиатр — что может быть серьезнее? При его-то недуге? Их встреча продлилась не больше получаса; не из-за большой занятости доктора Зайдмана, а потому, что вердикт был вынесен однозначный — лекарственные препараты с последующей терапией у специалиста соответствующего профиля.

С таблетками Эрл решил повременить. Особенно после озвучивания возможных побочных эффектов.

Однако частично к доктору Зайдману он прислушался. И принялся за поиски психотерапевта. Первой была Кэрол Флоренс. Она продержалась пять встреч. Точнее это Эрл продержался. Сейчас уже и не вспомнить от чего он взбесился в тот раз, зато хорошо он помнил испуг в глазах женщины. Эрл бился об