и пришлось идти к моим родственникам. И Ласточкин тоже подбросил. Да, они видят своё, мы – своё! Я уверен, все затраты вернём, да ешо с прибылью останемся.

Наталья (вздохнув). И како, Гриша, место в твоей Славароссии мне?

Шелихов. Тебе? Коль ниточка соединилась с иглой, будем шить свою судьбу вместе.

Наталья. И я о том же, Гришенька!

(За окном, где промысловики, носят на галион мешки. Слышен крик.)

Голос. Чаво расселись! Всех на кишках перевешу, лодыри! Три дня пьянствовали, балду били. А ну, шевелись шибче, а то я вас, собак, на стеллы вздену! Как тово делают дикие. Митрий, чаво молчишь? Стегай их мать в душу! А ты, Рыбья Кость, заткни язык-то свой, пока я добрый! Не могу тебя зреть!

Ответный голос. Чего ревёшь? Сам потаскай!

Голос. Кто чей хлебушко мякает, на того не вякают.

Шелихов. Один глаз, да зорок, не надо и сорок. (Выглядывает в окно.) Митрий! Да уйми ты дурака тово! Шапку-то с него сыми, пущай балду ему ветерок поостудит.

Пьяных. Барин! С этим псом нам дале ужо жить неможно. А ешо тремя перстами крестятся!

Ответный голос. Трюмы полные, а тутока с голоду подыхай!

Пьяных. Так ежели сдохнешь, воздух чище будет!

Наталья (со вздохом). И эти тожь с тобой пойдут?

Шелехов. Других здесь нет. Сейчас они таки, а завтра верёвки с них вяжи. Разбойники, варнаки, кандальники, беглые. Всем, вестимо, что у сатаны в подручных черти приставлены. Мутин с Прохором Пьяных сюда в кандалах по этапу пришли. Убивцы. Их Павел Ласточкин нанимал. Чуть што, хватаются за ножи.

Наталья. Ну, ты и сказанул! У сатаны? Не буди лиха, пока тихо!

Шелихов. Да это я к слову. Приходится кого кнутом, а кого и пряником. Ежели и грешник, а в ём кака-никака всё ж человеческая душа мается. Лютеране и католики, те за мзду служат. А наши? Што заработают, тут же спустят. Да и купцы! Чем они лучше этих? Сожрут и не заметят.

Наталья. Я слыхала, что при дворе государыни нашей много немцев и финлянцев служат. Командор Беринг был датским подданным.

Шелихов. Да что Беринг! Командор своё дело сделал. Упокоился на острове. Я слыхал, што государыня-матушка наша, Екатерина, ещё одну экспедицию в наши моря послала. Беллигса, англичанина. Будто для открытия земель новых. Но мне сказали, послан он как бы для досмотра. Кто сколько заработал или украл у казны в пушном промысле. Ужо этот своих англичан досматривать не будет. В наши карманы заглядывать начнёт.

(В избу входит управляющий делами Самойлов, крестится на образа.)

Самойлов (кивает головой на окно). Жульё эвон каку силу набрало! То им подай, другое. Утробы у них ненасытные. Пусть им Господь наш милостивый подаст. (И повернувшись к иконе, глухо читает молитву.)

Наталья. Плачь есть дух сокрушен, сердце сокрушено и смиренно, которое Бог не уничижит. Константин Алексеевич, а каки в Америках дикие? Такие же, как и наши якуты?

Самойлов. Не, не таки, Наталья Алексевна! Дикие в америках они разной масти. Есть бравые, у них рожи, как сковорода, они её ольховой краской мажут, но жилисты, сами себе на уме, коварны, когда их много – боевиты. Когда надо, нападают внезапно, чаще ночами. Всё стрелами да копьями. Доспехи сделаны из дерев, тело защищено толстой кожей. Но супротив огненного боя слабы, бегут. Живут срамно! Но по нужде – не грех. (Оборачивается к Шелихову.) Григорий Иванович, чаво звал-то?

Шелихов. Константин Лексеевич, скоко ещё грузить будете?

Самойлов. Почти всё готово. Судна знатно проконопатили и засмолили. Хоть за три океана ходи, выдюжат, а то, бывало, отчёрпывать воду замаешься, дюже течь доставала. Бочки с водой, провиантом, солониной загружены. Огненный припас, порох, свинец, ружейные замки, котлы и медь для их починки, лафтаки, такелаж, соль, несколько бочонков рому и бочки с водкой.

Шелихов. А квашеную капусту, клюкву, щавель, леденцы загрузили?

Самойлов. Квашеная капуста, клюква, брусника, морошка в бочках. Ещё у камчадалов пару бочек черемши выменял. Она дюже от морской болезни годна. Англичанин, капитан ихний, Джеймс Кук, отведав нашей квашеной капусты, завёл на своих кораблях делать её запасы и спасаться ею от цинги. Тутока мне Мутин подсказал, чтоб капуста в бочках не портилась, в неё нужно осиновое полено запихать.

Шелихов. Пусть он себе его в задницу запихает.

Самойлов. Зря, ваше благородие, говоришь. Проверено дедами нашими, осина не только для кола годна, но и гниль она убивает. А ешо от цинги лиственничный отвар и кедровый стланик.

Шелихов. Ты ешо с собой лебеды возьми, её у нас голодным хлебом кличут. Не прихватил?

Самойлов. А што, нужда заставит, и она в дело пойдёт! К утру всё будет на кораблях. Для меновой торговли десять пуд бисера, сто тысяч голубого цвета корольков, два пуда бисера белого и красного. Даже наливочку крепкую «Ерофея Ерофеевича» для вас в штофах доставили!

Шелихов. Добро, расторопен. «Ерофеич» часом дружок, а другим вражок! (Смеётся.) Пьёшь, голова светлеет, а ноги после неё не слухают. А лимоны?

Самойлов. Подвезли, но мало. Вялые. Это Ласточкин, ваш пайщик, распорядился. Портовые кличут его Лимоном. Кислый и жадный до смерти, от его вида аж зубы сводит. А твоего родственника, Ваньку Голикова, зверобои Гольцом кличут. Смеются, што его за вёрткость на одном месте не зашибёшь. От него семена картошки привезли, их тут чёртовым яблоками называют, на рассаду, несколько кулей погрузили. Ешо свёклу, репу, турнепс и просо.

Шелихов. Надо на островах попробовать раскопать землю. И картоху рассадить. Авось примется, своё будем есть, а не привозное.

Самойлов. Я, грешным делом, подумал, ты свово Гольца решил рассадить? Да такой и на камне прорастёт!

Наталья. Гришата, я тож хочу внести свою долю.

Шелихов (смеясь). Что, лишние деньги завелись? На них можно купить только лишнее.

Самойлов (усмехаясь). Красивая женщина – рай, для души – ад, а для кармана – чистилище.

Шелихов. Ну и сказанул! У Наташи копейка к копейке. Мне впору к ней в приказчики наниматься.

Наталья (несёт небольшой сундучок). Вот мне с рязанского завода, что на Проне-реке, от Панкратия Рюмина привезли. Металлические иглы. Говорят, иглой и бороной деревня стоит. Тыщу рублёв серебром заплатила. Дедушка говорил, што туземцы за одну иглу несколько бобровых шкур дают. А у нас в Иркутске, сама торговалась, за пять десятков первосортных соболей одну бобровую шкуру предлагают.

Шелихов. О-о-о! Да ты мне, дорогуша, ещё раз нос-то утерла! Верно говорят, чтоб вложения остались целыми и незамеченными, надо вкладывать только в женщину.

Самойлов (удивлённо). Не баба –