купец в юбке! И как это всё в одном человеке вмещается? Кошки в лукошке ширинки шьют, кот на печке толокно толчёт. А баба – она всё в дом!

(Шелихов подходит к Наталье, обнимает.)

Шелихов. Вот и всё! Дальше только океян. Тебе домой, в Иркутск, а мне на корабль.

Наталья. Гришенька! Пока Бог изволит, живём вместе и разлучить нас никто не в силах. Мой дом там, где ты. Я решила! Иду с тобой и дальше. Один уйдёшь, как знать, вернёшься – меня не найдёшь!

Шелихов. Да ты ума лишилась? Нет и ещё раз нет. А как же девочки? Дорога по морю опасна, многих пучина забрала.

Наталья. Дети останутся с нянькой. А я с тобой.

Шелихов (подумав). Нет-нет, ни в коем разе! Вертайся обратно в Иркутск. Так мне будет спокойнее. И тебе. Ещё ни одна русская женщина не ходила за океан.

Наталья. Значит, первой буду я. Сон мне сёдни приснился. Дикие на тебя напали. И кровь ручьём, а я бегу к тебе – и меж нами пропасть, тоже кровью, а не водой залитая.

Шелихов. Скажешь тож. Это к погоде.

Наталья. Когда мы вместе, Бог с нами!

Шелихов. Впереди пучина морская. Океян. Всё может быть! Вдруг воздвинет дьявол бурю великую и нас, утопших, вынесет на берег, как деревья, которые плавником называются. Плата большая, тутака одной молитвой не откупишься.

Наталья. Не страшней, чем та дорога, которую я одолела верхом на коне по якутским кручам и болотам. На жизнь с тобой и на смерть, ежели суждено, знай, Гриша! Я не поддамся, не потопну. Даже к Богу с тобой доплыву! Вернёшь, высадишь, удачу потеряешь!

Шелихов (помолчав). Там же дикие! Тебе одной особую охрану надо ставить. Кроме того, на корабле кругом мужики, и тут ты с голыми ногами! Смута и непотребство одно.

Наталья А в шароварах ходить буду.

Шелихов. А куда это денешь? (Растопырив ладони, Григорий Иванович поднёс руки к груди.) Их под штанами не спрячешь.

Наталья. А я и не собираюсь прятать! Не барышня на балу. На корабле я член команды.

Самойлов (вроде бы как про себя). Баба на корабле – быть беде! А уж в америках и подавно.

Наталья (громко и с нажимом). Константин Лексеевич! Чо там бормочешь? Если что не так говорю, можешь вместо меня в Охотске остаться. А я в америках от кого хошь отобьюсь!

Самойлов. Дак я это как бы вам, хозяйка, сказать…

Наталья. А ты так и скажи! Один глаз хорошо, а два – лучше. Кто о вас за морями доглядывать и заботиться будет?!

Шелихов. (Ходит по комнате. Вдруг останавливается и машет рукой.) Эх, была не была! Плывём вместе. (И, подхватив её на руки, несёт к двери.)

Наталья (оглянувшись). Самойла, ты с нами аль в Охотске остаёшься? Если остаёшься, в избе спасён будешь.

Самойлов. С вами, с вами! С тобой, с тобой хозяйка! Поперёк идти – себе дороже. Хозяюшка Америки ты наша! Вольному воля!

Наталья. А спасённому – рай! Гришенька! Если бы ты знал, как я тебя люблю! Пуще своего сердца.

Самойлов (вздохнув). Своя воля, своя и доля!

Действие второе

Алеутские острова. Кадьяк.

Самойлов. Григорий Иванович! Тут тако дело! Кто-то вскрыл бочки с водкой.

Шелихов. Ты поставлен на догляд, ты и разбирайся. Кака недостача?

Самойлов. Не мерил. Но на глаз ведро, другое, а то и поболее (неуверенно). Может, протекло?

Шелихов (громко). Ты мне дур-р-ру не гони! Скажешь, что испарилась или в дерево впиталась? Проведи дознание. Нет, я сам проведу! Кто имел доступ? У кого кроме тебя от кладовой ключи?

Самойлов. Григорий Иванович! С теми ключами я почти в обнимку сплю. Постой, постой, припомнил! Ешо у штурмана нашего, у Измайлова, ключи.

Шелихов. Зови его сюда, будем разбираться!

(Входит Измайлов, стараясь держаться прямо, не шатаясь, мнёт бороду.)

Измайлов. Звали, Григорий Иванович?

Шелихов. Звал (делает паузу). Опохмелиться хочешь?

Измайлов. Да не отказался бы!

Шелихов (жёстко). Ты скажи, зачем без спросу лазил в кладовую и брал водку?

Измайлов. Так это я как бы того-сего, проходил мимо, мне показалось вроде бы подваниват. Заглянул, можно сказать, случайно заглянул, нет ли там течи.

Шелихов. И сколько вытекло?

Измайлов. Да на глаз трудно сказать.

Шелихов. А я знаю, сколько, несколько вёдер! И догадываюсь, куда протекло, в твою утробу!

Измайлов. Так брали для лечения. Лекарь ваш, Бритюков, сказал: водка дюже помогат от цинги. А раз дохтор говорит, надо выполнять.

Шелихов. Што, и он лакал?

Измайлов. Так мы понемногу. Лекарь говорил, лучше иметь дело с выпимшим, чем с покойником.

Шелихов (Самойлову). Лексеевич! А ну, кликни сюда Бритюкова!

(Входит Бритюков, поворачивая лицо от одного к другому, пытается понять, для чего его позвал Шелихов.)

Шелихов. Мирон! Сколько из команды корабля за переход через океян отдали богу душу?

Бритюков. Четверо. Цинга проклятущая одолела. Организм оказался слабым.

Шелихов. И что ты им давал, чтобы спасти?

Бритюков. Да всё, что и остальным. Травяные отвары, капусту, клюкву.

Шелихов. Водку давал?

Бритюков. Так вашей команды не было. Если б знать, то бы дал!

Шелихов. Тогда скажи, кто вам дал команду брать из бочки водку и поить ею штурмана?

Бритюков. Так не я распоряжаюсь бочками! Принесли, ну, пригубил чуток. На предмет годности. Хоть и водка, а срок у любого продукта есть. Перед раздачей пищи я пробу обязан сымать.

Шелихов. Так вот, послухай, што я тебе скажу. (Шелехов делает паузу.) Договор с тобой расторгаю. И высаживаю на берег. Тебя и Измайлова. Живите там одни с дикими!

Бритюков. Григорий Иванович! Отец родной! Виноват! Прости, Христа ради! Если б я знал, да я бы выплеснул её за борт. У меня в голове и мысли такой не было – взять и напиться! Да ещё кого-то напоить!

Шелихов. Да кому твоя тюленья башка нужна! Иди, лекарь-пекарь, видеть тебя не хочу.

Измайлов. Григорий Иванович! Ты хотя бы меня выслушай! Вот когда мы идём под парусами, и когда по сектанту смотрю на небо, на звёзды, я знаю, где мы находимся и куды движемся. А вот когда захожу в трюм, ложусь на лежак, то теряю представление, где я и што со мной. И для чего я вообще? Куда и што во мне движется или ужо готово умереть или умерло? А может, я последний день живу? Ваше купеческое дело понятно. От малых денег к большим идёте. А я от молодости к старости