— Он же все это сделал, Скарлетт, чтобы представить насв дурацком свете перед янки, — возразила миссис Мерриуэзер. — Ты нехуже меня знаешь, что это самый настоящий мошенник. Всегда был мошенником, асейчас просто пробы ставить негде. Таких, как он, приличные люди не принимают.

— Нет? Вот это странно, миссис Мерриуэзер. Ведь ончасто бывал в вашей гостиной во время войны. И это он подарил Мейбелл атласноеподвенечное платье, не так ли? Или, может быть, память меня подводит?

— В войну все было иначе и люди приличные общались сомногими не вполне… И это было правильно, так как служило на благо НашегоПравого Дела. Но не можешь же ты всерьез думать о том, чтобы выйти замуж зачеловека, который и сам не служил в армии, и издевался над теми, ктозаписывался в ее ряды?!

— Он тоже был в армии. Он прослужил в армии восемьмесяцев. Он участвовал в последней кампании, и сражался под Франклином, и был сгенералом Джонстоном, когда тот сложил оружие.

— Я об этом не слыхала, — сказала миссисМерриуэзер, и вид у нее был такой, будто она вовсе атому и не верит. — Ноон же не был ранен, — с победоносным видом добавила она.

— Многие не были.

— Все, кто чего-то стоит, — все были ранены. Ялично не знаю ни одного, кто не был бы ранен. Скарлетт закусила удила.

— В таком случае все, кого вы знали, были сущие идиоты,которые не умеют даже вовремя укрыться от дождя.., или от пули. А теперьпозвольте, миссис Мерриуэзер, вот что вам сказать, и можете отнести это нахвосте своим кумушкам. Я выхожу замуж за капитана Батлера, и я не изменила бысвоего решения, даже если бы он сражался на стороне янки.

Достойная матрона покинула дом в таком состоянии, что дажешляпка ее тряслась от гнева, и Скарлетт поняла, что теперь приобрела себеоткрытого врага вместо порицающего друга. Но ей было все равно. Ни слова миссисМерриуэзер, ни ее действия не могли уязвить Скарлетт. Ей было безразлично, кточто скажет, — за исключением Мамушки.

Скарлетт спокойно вынесла обморок тети Питти, котораялишилась чувств, узнав о помолвке, и сумела выстоять, увидев, как вдругпостарел Эшли и, не поднимая глаз, пожелал ей счастья. Ее позабавили иразозлили письма от тети Полин и тети Евлалии из Чарльстона: обе дамы пришли вужас от услышанного, накладывали свой запрет на этот брак, писали, что она нетолько погубит себя, но нанесет удар и по их положению в обществе. Скарлеттлишь рассмеялась, когда Мелани, сосредоточенно нахмурясь, сказала со всейпрямотой: «Конечно, капитан Батлер куда лучше, чем многие думают, — какимон оказался добрым и умным, как он сумел спасти Эшли. И он все-таки сражался заКонфедерацию. Но, Скарлетт, не кажется ли тебе, что лучше не принимать стольпоспешного решения?» Нет, Скарлетт было безразлично, кто что говорил, — ейбыло небезразлично лишь то, что говорила Мамушка. Слова Мамушки сильнее всегообозлили ее и причинили самую острую боль.

— Много вы натворили всякого такого, от чего мисс Эллиночень бы расстроилась, ежели б узнала. И я тоже расстраивалась ужас как. Датолько такого вы еще не выкидывали. Взять себе в мужья падаль! Да, мэм, еще разповторю: падаль! И не смейте мне говорить, будто он — благородных кровей!Ничевошеньки это не меняет. Падаль — она ведь бывает и благородных кровей инеблагородных, а он — падаль! Да, мисс Скарлетт, я ведь видела, как вы отобралимистера Чарльза у мисс Уилкс, хоть он и ничуточки вам не нравился. И я видела,как вы украли у собственной сестры мистера Фрэнка. Но я держала рот на замке —ничего не говорила, хоть и видела, что вы творили, когда продавали худой лес захороший, и оболгали не одного жентмуна из тех, что лесом торгуют, и разъезжалисама по себе всяким скверным неграм на приманку, а теперь вот и мистера Франкаиз-за вас подстрелили, и бедных каторжников-то вы не кормите, так что у нихдуша в теле не держится. А я молчком молчала, хотя мисс Эллин в землеобетованной могла б сказать мне: «Мамушка, Мамушка! Плохо ты смотрела за моимдитятей!» Да, мэм, все я терпела, а вот этого, мисс Скарлетт, не стерплю. Неможете вы выйти замуж за падаль. И не выйдете, пока я дышу.

— Нет, выйду — и за того, за кого хочу, — холоднозаявила Скарлетт — Что-то ты стала забывать свое место, Мамушка.

— И давно пора! Но ежели я вам все это не скажу — ктоскажет?

— Я уже думала, Мамушка, и решила, что лучше тебеуехать назад в Тару. Я дам тебе денег и…

Мамушка вдруг выпрямилась, исполненная чувства собственногодостоинства.

— Я ведь вольная, мисс Скарлетт. И никуда вы меня непошлете, ежели я сама не захочу. А в Тару я поеду, когда вы со мной поедете. Неоставлю я дите мисс Эллин одну, и ничто на свете меня не принудит. Да и внукамисс Эллин я не оставлю, чтобы всякая там падаль воспитывала его. Здесь ясейчас живу, здесь и останусь!

— Я не позволю тебе жить в моем доме и грубить капитануБатлеру. А я выхожу за него замуж, и разговор окончен.

— Нет, тут еще много можно сказать, — медленновозразила Мамушка, и в ее выцветших старых глазах загорелся воинственныйогонек. — Да только ни в жесть я не думала, что придется говорить такоеродной дочери мисс Эллин. Но вы уж, мисс Скарлетт, меня выслушайте. Вы ведьвсего-то навсего мул в лошадиной сбруе. Ну, а мулу можно надраить копыта иначистить шкуру так, чтоб сверкала, и всю сбрую медными бляхами разукрасить, ив красивую коляску впрячь… Только мул все одно будет мул. И никого тут необманешь. Так вот и вы. У вас и шелковые-то платья есть, и лесопилки, и лавка,и деньги, и изображаете-то вы из себя бог знает что, а все одно — мул. Иниковошеньки-то вы не обманете. И этот Батлер — он хоть и хорошей породы, итакой весь гладкий и начищенный, как скаковая лошадь, а он тоже, как ивы, — мул в лошадиной сбруе. — Мамушка проницательно смотрела на своюхозяйку. Скарлетт же, дрожа от обиды, слова не могла выговорить. — И ежеливы сказали, что хотите замуж за него выйти, вы и выйдете, потому как вы такаяже упрямая, как ваш батюшка. Только запомните вот что, мисс Скарлетт: никуда яот вас не уйду. Останусь тут и посмотрю, как оно все будет.

И, не дожидаясь ответа, Мамушка повернулась и вышла с такимзловещим видом, словно последние слова ее были: «Встретимся мы… Встретимся мыпри Филиппах!»[23] Во время медового месяца, который Скарлетт сРеттом проводили в Новом Орлеане, она пересказала ему слова Мамушки. К ееудивлению и возмущению, услышав про мулов в лошадиной сбруе, Ретт рассмеялся.

— В жизни не слыхал, чтобы столь глубокая истина былавыражена так кратко, — заметил он. — Мамушка — умная старуха, вот ееуважение и расположение мне хотелось бы завоевать, а таких людей на светенемного. Правда, если в ее глазах я мул, то едва ли сумею этого добиться. Онадаже отказалась от десятидолларового золотого, который я в пылу жениховскихчувств хотел ей после свадьбы подарить. Редко мне встречались люди, которых немог бы растопить вид золота. А она посмотрела на меня в упор, поблагодарила исказала, что она — не вольноотпущенная и мои деньги ей не нужны.