– Спасибо, Алевтина Александровна! Вы нас просто спасли! Да, и еще. Надо как-то вашему знакомому передать благодарность. Ну вы понимаете!

– Даже не думай, – резко ответила Аля. – Не смей! Он никогда не возьмет, понимаешь?

Зять усмехнулся:

– Да бросьте. Все берут. И это нормально. Тем более что он меня спас.

– Леня, послушай! – Аля повысила голос. – Я тебе запрещаю! Кто берет и сколько – не мое дело. Но я запрещаю. Скажи, я имею на это право?

Зять молча кивнул.

* * *

Четыре года назад в Алину школу пришел наниматься Владимир Петрович Полетаев, историк. На вид под шестьдесят, приятной, как говорится, интеллигентной наружности. Аля раздумывала. Историк был нужен, но она старалась брать на работу молодых, школе была нужна новая, свежая кровь. А здесь… А история – наука крайне неточная, прямо скажем, приблизительная и сто раз переписанная. Старая история, новая. Преподнести можно по-всякому, кто его знает? Опасно.

– А опыт работы в школе есть? – строго спросила она.

– В молодости, после окончания вуза.

– А потом? Поняли, что школа не ваше призвание?

– Да нет. – Владимир Петрович словно не заметил Алиного сарказма. – Просто захотелось в науку. Мечты, так сказать, молодости. Неопытность и наивность…

– Не преуспели? – спросила она.

– Ну преуспеть здесь, на родине, в науке непросто. А сейчас, когда все развалилось…

– Ну да, – перебила Аля. – Теперь можно и в школу.

– Зря вы так, – спокойно парировал Владимир Петрович. – Просто я овдовел, дети выросли. Подумал, мои опыт и знания могут пригодиться.

Але стало стыдно:

– Ну давайте попробуем. Но здесь, как понимаете, своя специфика. И заслужить уважение детей вряд ли проще, чем заниматься наукой.

Зря Аля переживала – ученики нового историка приняли и полюбили. Пару раз Аля приходила на открытый урок – и осталась довольна.

Вот так тебе, опытный руководитель! Мужиком он оказался нормальным – и класс держит, и чушь не несет. И с юмором, с тактом. В общем, не подвел Владимир Петрович.

Накануне Восьмого марта он постучался к Але в кабинет.

В руках огромный веник мимозы и коробка конфет.

Аля поморщилась:

– А вот это вы зря. Мимозу я не люблю – извините! А конфеты просто не ем.

– Тревожные цветы, да? – расстроился Владимир Петрович. – Ну не судите строго, не знал. А какие цветы вам нравятся, чтобы в следующий раз не ошибиться?

– А вот следующего раза не надо, – резко ответила Аля. – Ни к чему. Не ставьте ни меня, ни себя в дурацкое положение. Не осложняйте жизнь, Владимир Петрович, ни мне, ни себе.

Растерянный и обескураженный, он вышел из кабинета.

Резко, слишком резко. Но единственно правильно. Еще чего не хватало – роман на работе! Да и какой роман? Просто смешно.

Рассказала Виктории. Та ее пожурила за резкость, а спустя какое-то время спросила:

– Ну как твой новый историк?

– Нормально, – смущенно буркнула Аля. – В целом нормально.

– В целом? А что значит «в целом»?

Аля совсем растерялась:

– Как учитель он меня в общем устраивает. Но знаешь… движения какие-то дурацкие – то цветы притащит, то конфеты. То в буфете местечко займет. Ну и вообще…

– Клеится, что ли? – от души рассмеялась Виктория. – Так это же здорово.

– Брось! – рассердилась Аля. – Он не в моем вкусе.

– Что-то ты слишком критична к новому историку, – усмехнулась подруга. – И это наводит на мысль!.

– На какую такую мысль? Ты что?

– На какую мысль? Он тебе нравится.

Конечно, все рассказала Вике про Аньку!

– Ну и дура! – неожиданно припечатала Виктория. – Тебе можно, а ей нельзя? Да, ошиблась! А ты нет, не ошибалась? Боишься ее шишек? Да пусть набивает! Пусть в кровь! Зато счастливой побудет! Счастливой, Аля. Узнает, что это такое! Когда кровь на губах запеклась. А ты давай, добивай! Вспоминай свою доблесть, как уговаривала ее за Леню не выходить, как останавливала! И ты после этого мать? Дура ты, а не мать! И ханжа! И я тебе здесь не союзник.

Аля молчала…

– Вот моя – болтается от мужика к мужику, говорит – кончилась любовь, и я ушла! А что, молодец! А я со своим попугаем так за всю жизнь и не развелась. От того, что шибко умная, да? Нет, Алевтина! От того, что большая дура!

– Ну ты сравнила! – обиделась Аля. – Светка твоя не моя Анька! Светка решительная, отважная. Ей жизнь поменять, как перчатки! А Аня – ты же знаешь! Ну и еще ей есть что терять.

Аля в сердцах бросила трубку.

Нет и нет. В этом она принимать участие точно не будет. Сами, уже взрослые люди. Вот тебе и тихий омут. Эх, Анька. Что ты делаешь, дурочка? Куда тебя несет? Бедная моя девочка… Но здесь я тебе не союзник, прости.

Но как же муторно и тошно… как страшно, тревожно.

Однажды вечером пришла эсэмэска от Владимира Петровича:

«Ответа он ждет, – подумала Аля. – Куда я поеду из Подмосковья? Много чести. Да и вообще не до тебя и не до музеев. У меня с дочкой большие проблемы».

Отвечать настырному историку Аля не стала.

Так разозлилась на Аньку, что назавтра уехала с дачи. Про себя посмеялась: «Еду охранять свое одинокое гнездышко, чтобы его никто не посмел осквернить». Но думать о том, что в Кратово завтра приедет Анька и они снова встретятся… Нет, эта встреча была выше ее сил. Да и Леня приедет – завтра суббота.

Как всех жаль! И бедного Леню, и сватов. И детей! И себя… А главное – эту дуру!

Ладно, дома хорошо, можно гулять в роще, кормить с руки белок, вернуться и плюхнуться с журналом в кровать. Ни за кого не отвечать, ни за бестолковых нянь, ни за любимых внуков. Сама себе хозяйка, лентяйка в ближайшей перспективе. А в августе, между прочим, у нее важнейшее мероприятие – полет к Майке! Наконец собралась. Конечно, с любимой подругой. Без нее бы струсила точно. А Виктория по-прежнему легка на подъем – Куба? Пожалуйста! Долгий полет? Да брось! Натреплемся от души, тяпнем по рюмочке и бай-бай! И не заметим, как окажемся в кокосовом раю.

Жить в доме у Майки отказалась:

– Еще чего! Мы, подруга, в том возрасте, когда комфорт самое главное! Зависеть от чьего-то расписания и традиций? Увольте! Слава богу, есть на что быть независимыми.