Вскоре после операции Алина отправила Ривьеру еще одно письмо: «Жану лучше. Не знаю, можно ли уже говорить о победе… вчера был девятнадцатый день [с момента ранения]. Это просто чудо… С наилучшими пожеланиями, Алина Ренуар»[1448]. Гангрена отступила, из темно-синей кожа сделалась синеватой, а потом приобрела здоровый розовый цвет. Подвижность ноги восстановилась, хотя с тех пор Жан всегда прихрамывал – левая нога стала короче правой. В субботу 22 мая Алина пишет: «Дорогой Ривьер, я уезжаю из Жерардмера… Как Вы понимаете, мой отъезд означает, что у Жана все хорошо. Бедняжке предстоит провести здесь еще полтора месяца, так что я обещала навестить его снова»[1449]. Четыре дня спустя Алина делится с Ривьером своими сложными планами: «Вечером уезжаю от Жана. Поеду в Эссуа, прибуду туда завтра в девять вечера. В понедельник вечером буду в Париже, но всего на несколько дней»[1450]. После этого она намеревалась немного побыть в Кане с Ренуаром и одновременно организовать для всей семьи переезд в Париж, откуда ей проще было бы ездить в Жерардмер к Жану.

Однако Алина не успела еще раз наведаться в Жерардмер, потому что Жана перевели в другой госпиталь. Почти через месяц после ее отъезда, 21 июня 1915 года, Ривьер пишет из Парижа Ренуару: «Дорогой друг, получил сегодня открытку, из которой узнал, что Жана перевели в Безансон и он там хорошо устроился… Судя по тону открытки, наш раненый боец мужественно перенес долгое [146 километров] и, безусловно, нелегкое путешествие. Если я могу отсюда чем-то помочь, пожалуйста, дайте знать»[1451]. Жан пишет о своем состоянии беззаботно и с чувством юмора. 22 июня он сообщает Алине из Безансона: «Мне тут очень хорошо, приятно провожу середину дня в тени вишневых деревьев… Лечат тут не так, как у профессора Ларуайенна, однако для моего нынешнего состояния этого достаточно. С такой раной кто угодно справится. Перевязывать ее просто. Кстати, мадемуазель Титити[1452] сменила более строгая сестра, которая пытается ввести тут монастырскую дисциплину. Нам это не нравится, ведь нам так хорошо жилось на воле, – боюсь, монашку сведут с ума буйства альпийских стрелков, которые тут лечатся. С любовью ко всем вам. Жан»[1453].

Видимо, из-за того, что состояние самого Жана из угрожающего стало неопасным, узнав, что мать заболела, он решил, что и она скоро поправится. За день до того, 21 июня 1915-го, Жан писал ей: «Дорогая мамочка, из папиного письма… я узнал, что ты больна. Надеюсь, ничего серьезного. Кстати, то, что ты планируешь новую поездку [сюда ко мне в гости], заставляет меня думать, что тебе не так уж плохо. И все-таки я не хочу, чтобы ты зазря переутомлялась… Лучший отель здесь называется „Юроп“, на рю ла Републик. С любовью ко всем вам, Жан»[1454]. К сожалению, Жан недооценил тяжесть состояния своей матери. Три дня спустя Ренуар пишет: «Дорогой месье Бернхайм, моя жена тяжело больна, надежды почти нет. Я сам прикован к постели и не могу съездить к Жану в Безансон»[1455]. Жан только через два дня узнал, что Алина слишком плохо себя чувствует, чтобы ехать к нему. Тогда он написал: «Дорогая мама, у меня по-прежнему все хорошо. Теперь заботиться должны о тебе, а не обо мне, у меня только одно занятие – прохлаждаться в постели, к чему я уже привык, и мне это даже начинает нравиться. Поправляйся быстрее, а главное – не тревожься за меня. Рана затягивается»[1456].

Хотя Ренуар и уверял друзей, что он не в состоянии никуда ездить, он стал раздумывать о том, чтобы съездить к Жану в сопровождении одной из служанок, Большой Луизы. Поездка должна была занять семь часов, на двух разных поездах (с пересадкой в Лионе) – для человека, который не может ходить, в военное время это было настоящим подвигом. Жан считал, что это глупейшая затея, и в том же письме пишет матери: «Должен признаться, меня не радует мысль, что папа собирается ехать сюда один с Луизой. Что они будут делать, сойдя с поезда в Безансоне? И как они станут пересаживаться? Мне будет очень тяжело, если папа из-за приезда ко мне выбьется из сил. С любовью ко всем вам, Жан»[1457]. Юный Жан трогательно выражает всю глубину своей любви к пожилому отцу – тому тогда было 74 года. Жан волновался зря – Ренуар даже не предпринял попытки к нему приехать. В тот день, когда Жан написал это письмо, Ренуары перебрались из Коллет в свою квартиру в Ницце, на пляс де Вё, поближе к Алининому врачу. Ренуар жалуется Малек: «Я в Ницце. Жене очень плохо, мы тут застряли. Ехать к Жану в Безансон не могу. Бедняжка ждет нас со дня на день. Ей [Алине] вечером стало немного лучше»[1458].

Улучшение оказалось кратковременным – на следующий день, 27 июня 1915 года, Алина скончалась; с момента ее визита к Жану в Жерардмер прошел месяц и один день. Ей было 56 лет. Причина смерти – отказ почек на фоне запущенного диабета. Как Ренуар и предсказывал двенадцатью годами раньше, альбуминурия стала предвестницей раннего конца. Алина умерла в их квартире в Ницце, в присутствии Ренуара и Коко – тому было почти четырнадцать. Пьер с Верой и Клодом-младшим находились тогда в Париже[1459]. Узнав о кончине матери, Пьер тут же выехал в Ниццу. Через день после смерти Алины друг Пьера и Ренуара, Деконши, мэр Каня, подписал свидетельство о смерти: «Двадцать седьмого июня тысяча девятьсот пятнадцатого года, в два часа пополудни, Алина-Викторина Шариго, родившаяся в Эссуа, Об, 23 мая 1859 года, неработающая, дочь Клода Шариго, покойного, и Терезы-Эмили Мэр, его неработающей жены, жена Пьер-Огюста Ренуара, проживающего в Кане, Приморские Альпы, скончалась на пляс де Вё»[1460].