Роан кивнула.

– Как считаешь, можно ли управлять лошадью во время боя? – обратился Нифрон к Гиффорду.

– Я упфавлял На-фас-пуф, пока в нас метали копья и огненные шафы. Она была не в востофге, но спфавилась. Животные похожи на людей. Если их обучить, они на многое способны.

Нифрон усмехнулся.

– Эта война будет легче, чем я рассчитывал. Такое ощущение, что бог указал на меня и изрек: «Твое время пришло».

Гиффорд снова взглянул на свои пальцы, переплетенные с пальцами Роан, и кивнул.

– Понимаю, о чем вы.

Тресса, нагруженная поклажей, шла по одному из семи мостов, точно стежками стянувших Бернское ущелье. Она выбрала самый южный, потому что там было менее людно. Ее скарб состоял из нескольких мешков с едой, тоненького одеяла и потрепанной, до неприличия дырявой брекон-моры. Кроме того, она несла долбленую тыкву с водой и скудные пожитки Гэлстона. Старый пастух так и не оправился от молнии, посланной Гриндалом. Он покорно брел за Трессой, не говоря ни слова.

Тресса сознательно выбрала место в хвосте колонны и по центру, опасаясь, что кто-нибудь подкрадется сзади и спихнет ее вниз. В случае чего, Гэлстон ей не поможет. Он будет стоять и тупо смотреть, как она летит в пропасть.

Вдова Коннигера могла назвать не меньше дюжины человек, желавших ей смерти. Взять хотя бы Мойю. Давным-давно, еще в Далль-Рэне, Тресса пыталась выдать ее замуж за Обрубка. Мойя и раньше ее не жаловала, а после того случая неприязнь сменилась неприкрытой ненавистью. В то время Тресса не придала этому значения. С Мойей не стоило считаться – безродная горластая красотка не представляла угрозы. Правда, тогда казалось, что и с Персефоной считаться не стоит.

Кто мог предположить, что Персефона станет кинигом, а Мойя – ее Щитом? Боги поставили этих двоих во главе целого народа. Чистой воды безумие.

Тресса и раньше знала, что жизнь несправедлива, а в последнее время ей все чаще приходило в голову, что боги ополчились против нее. Наверное, я должна быть польщена таким вниманием к моей персоне, только вот если я исчезну, никто не заметит, даже Гэлстон. Меня как будто не существует.

Переход по мосту обошелся без происшествий. Мойя, Нифрон и Персефона повели колонну на восток. Процессия двигалась через дьюрийское нагорье – пыльную плоскую равнину, состоящую из камней, грязи и глины. Старая карга Падера ехала в телеге вместе с Персефоной, Гиффорд передвигался на лошади, так что в хвосте колонны оказались только Тресса и безмозглый медлительный Гэлстон. С каждой минутой толпа уходила все дальше. Тресса даже не пыталась догнать их: не хотелось дышать пылью.

Когда первые ряды достигли Волчьей Головы, на которой покоился дракон, процессия остановилась. Перед огромным камнем началось оживленное обсуждение.

– Нифрон хочет удостовериться, что дракон последует за нами, – раздался голос сзади.

Тресса вздрогнула от неожиданности. Ей казалось, они с Гэлстоном одни. Пастух даже не шевельнулся: он заинтересованно следил за полетом шмеля. Все лучше, чем глядеть на солнце, – Гэлстон часто пялился на светило, так что Тресса беспокоилась, как бы он не ослеп. Обернувшись, она с удивлением увидела Малькольма. Будь на его месте кто другой, Тресса тут же обрушила бы на него поток ругательств, сейчас же она рухнула на колени.

– Ты что делаешь? – раздраженно осведомился Малькольм.

– Я знаю, кто ты, – не поднимая глаз, ответила Тресса.

– Еще бы, мы ведь уже год знакомы.

– Я знаю, кто ты на самом деле.

Воцарилась тишина. Если он скажет, что он обычный человек, мне нечего будет ответить. У Трессы не возникало ни малейшего желания обвинять Малькольма во лжи.

– Понятно, – наконец произнес бывший раб.

Тресса испытала облегчение и в то же время страх. Постоянно перебирая в памяти события, произошедшие в кузнице в ночь гибели Рэйта и рождения Гиларэбривна, она уверилась в том, что Малькольм – бог в человеческом обличье. Было совершенно ясно – ему ведомо прошлое, настоящее и будущее всех и каждого. Возвращая кольцо, необходимое для исполнения пророчества, Тресса испытала неведомое доселе чувство. Когда Малькольм одобрительно улыбнулся, ее душу согрела гордость. Она гордилась собой – не так, как гордятся, достигнув цели, а когда делают что-то хорошее и правильное.

Я всего лишь вернула кольцо, которое мне не принадлежало, а Малькольм представил дело так, будто я совершила подвиг.

В кои-то веки Тресса почувствовала себя не одинокой и впервые – добродетельной. Только вот добродетельной она как раз и не была. Вдова Коннигера по-прежнему считала себя плохим человеком, все остальные – тоже, поэтому она и переходила мост с такой осторожностью. То мгновение в кузнице, словно крошечная искра, осветило тьму ее существования и явило другой мир, в котором ей нет места.

Обычный человек не мог внушить такие чувства.

Малькольм кивнул, словно побеседовал сам с собой и остался доволен результатом.

– Так будет гораздо проще, – произнес он.

Трессу обуял страх. Перспектива быть сброшенной с моста уже не показалась ей столь пугающей.

– Не надо бояться, – удивленно и немного огорченно сказал Малькольм. – Я избрал тебя для важного дела.

– Я плохой человек, – поспешно ответила Тресса, сама не зная, почему.

Малькольм улыбнулся – не насмешливо, а сочувственно.

– Думаешь, ты одна такая?

Тресса вспомнила своего мужа Коннигера и еще целую толпу плохих людей.

– Пожалуй, нет. Но почему именно я?

– Если искать праведников, тогда выбирать особо не из кого. Хочешь построить стену, позови каменщика.

Тресса чувствовала – Малькольм говорит нечто недоступное ее пониманию. Кто бы сомневался.

– Чего ты от меня хочешь?

– Пока ничего.

– Если не сейчас, значит потом?

– Да, через несколько лет.

– Зачем тогда ты обратился ко мне именно теперь?

– Я ухожу. Когда вернусь – не знаю. Хочу удостовериться, что к тому моменту, как придет время, ты будешь готова.

И вновь Тресса напряглась, ожидая дурных известий.

– Я должна совершить… нечто ужасное?

– Смотрю, ты очень плохо о себе думаешь.

– Меня многие ненавидят.

– Меня тоже.

Это признание удивило Трессу. Малькольм вздохнул. На его лице вновь отразилась печаль.

– К сожалению, твоя задача действительно будет не из приятных.

Тресса кивнула, прикусив губу.

– Уж всяко не хуже, чем вышло с Рэйтом. Мне ведь не светит превратиться в дракона, верно? Как бы то ни было, ничего не получится. Никто не любит меня так, как Сури любила того дьюрийца.