class="p1">Петька ласково взял ее тонкую руку, потянул к себе.

Аня торопливо заговорила:

— Ах, как хорошо быть так, вместе! Вот так, не расставаться, быть одними сердцем, одной душой, и так бы жить вечно, вечно…

Шумный повеселел. Он узнал в Ане прежнюю добрую, ласковую девушку. Теперь ему стало ясно, что Аня любит его, только его, и все его мрачные мысли, сомнения и даже зло — все исчезло, растаяло… Все страхи, война, усталость, все-все отошло, и ничего в эти минуты для Шумного не существовало на земле, кроме ее одной.

— Петя, — снова заговорила Аня, — война — большая беда для людей. Как бы ее кончить?.. Кого бы убить, чтобы кончилась война?

— Капитал империализма надо убить! — решительно заявил Петька.

— Говорят, если пройдет революция во всем мире и кончится буржуазный строй, будто тогда и кончится война. В самом деле, если будет равенство, зачем же воевать и с кем воевать?

— Это будет только при коммунизме, — серьезно сказал Шумный.

— А как ты думаешь, Петя, скоро будет коммунизм?

Петька повел плечами:

— Сначала освобождение от капиталистического мироедства, а уж потом будут открыты ворота коммунизма, и начнется новая жизнь человечества. Так по теории установлено.

— Это, Петя, после победы над белыми?

— Должно быть. Но когда это время настанет, я, Аня, не знаю и сказать затрудняюсь.

Они замолчали.

— Да, так вот, я не договорила тебе, — спохватилась Аня, встряхнув головой и сбивая на макушку платок. — Меня вот взволновало то, что мы через час-два расстанемся с тобой… А не будь войны, разве мы расстались бы? Вот я уйду в город, — продолжала Аня грустным, упавшим голосом, — и, может быть, никогда больше и не вернусь сюда…

Шумный вздохнул и тихо, еле слышно, произнес:

— Аня, а что, если тебе остаться… здесь?

— Нет, я не могу. Мне поручено очень важное дело… Утром я должна быть в городе.

Шумному хотелось сказать Ане, что ее работа в городе очень опасная, пожалуй, опаснее, чем бой, но он почему-то промолчал.

Аня рассказала ему, что идет к городским подпольщикам с наказом Военно-революционного штаба, чтобы подготовить приезд одного или двух врачей-хирургов для оказания срочной помощи тяжелораненым, которых в каменоломнях теперь более ста человек. Аня объяснила трудности исполнения этой задачи. Ведь ни один врач не поедет сюда ни за какие деньги — за поездку в каменоломни ему будет угрожать расстрел.

— Да, это дело важное… Но ты смотри, теперь легко попасть в лапы белых. Твоя работа куда опаснее, чем наша. — И Петька решил попросить Коврова, чтоб тот позволил ему помочь Ане.

— Я не боюсь, — сказала Аня. — Ты думаешь, если что… я дамся в руки? Этого никогда не будет. Ну, а потом — зачем так думать. Спасти сотни людей — это важное дело.

— Да, это важно… — Шумный обхватил свои колени скрещенными руками и с живостью продолжал: — Наши раненые — это золотые люди. Они без страха пошли под пули. Они отдали свою кровь и за нас с тобой, и за революцию… Горбылевский хорошо сказал этим полковникам, что мы страдаем за все народы мира! Я понимаю, что ты думаешь… Я понял твою мысль — она комсомольская! Все подождет… Революционное дело — у нас первое дело. Я вот думаю, как бы мне это вскочить в город. Я без всякого приволоку любых врачей. И если они, эти господа, будут отказываться, дуло в нос — и сюда! Не имеют права отказать в помощи, да еще таким, как мы, кто кровь льет за свободу народа!

Аня с ребячьим озорством обхватила руками шею Петьки и так, стоя на коленях, откинулась назад, чтобы лучше видеть его.

— Петя, какой ты хороший!

— Да, как же! — горячо перебил ее Петька. — Вот Дидов — это да, хороший. Он никогда не разводит всяких церемоний. У него раз — и дело! Ему сказать о врачах — он бы их натаскал сюда, сколько надо.

— И мы не будем церемониться… Знаешь, Петя, — вот я уйду скоро, а ты всегда, всегда думай обо мне.

Петя рванулся к ней, обхватил ее гибкую, тонкую талию и порывисто привлек к себе. Аня не успела приподнять лицо, как ощутила горячие Петькины губы. Это было счастливое мгновение. Потом они оба, испуганные, отодвинулись друг от друга и замерли.

Где-то совсем рядом послышался приятный, чистый голос:

Ты ж не лякайся, що ниженьки билые

Змочишь в холодну росу,

Я тебя, милая, сам на рученечках

Тоди домой донесу…

— Как хорошо поет! — вздохнув, проговорила Аня и опять почувствовала, как на ее плечи легла теплая рука Петьки.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

1

Вскоре после потери матери и брата Ирина Крылова пережила еще одно большое горе.

Однажды она возвратилась из больницы домой утомленная сложной операцией, какую делала под наблюдением сердитого старика хирурга Токаренко. Она ушла к себе в комнату, уселась на мягкий диванчик, закуталась черной шалью, взяла «Обрыв» Гончарова и стала читать, поджидая няню, пока та вернется из города. Ирине хотелось порадовать няню своей удачей, поделиться с ней, хотелось рассказать, как ей сегодня удалось вырвать от смерти жизнь молодого юноши, измятого на заводе какой-то машиной, и как ее удостоил похвалы за очень умелую операцию «сам» Токаренко.

После смерти матери няня для Ирины стала самым близким другом и родным человеком.

Няни все еще не было. Она ушла на розыски профессора. Старик последнее время незаметно ускользал из дому. Его часто находили на кладбище плачущим на могиле своей жены.

Душевный недуг съедал его. За стеклами пенсне глаза его, некогда красивые, умные и живые, стали глядеть тускло и безразлично. Бледные, сморщенные губы дрожали беспрестанно. Вместо полного, холеного лица теперь уже был какой-то синеватый, страшный комок морщин, окаймленный белой колючей бородой. Сейчас никто в нем не узнал бы красивого, энергичного и жизнерадостного профессора Крылова, ученого, известного не только в России, но и за границей.

Когда профессора не оказывалось на кладбище, его искали в городе, возле мрачного здания контрразведки, где был замучен его сын Олег, или около штаба гарнизона, где он бывал у генерала Гагарина. Здесь профессор кого-то подстерегал и не раз уже нападал со своей сучковатой палкой на офицеров, замахивался и выкрикивал ругательства. А недавно, будучи в таком аффекте, профессор избил своего сына, капитана Крылова, пытавшегося увести отца домой. Старик наградил сына нелестными эпитетами, да и все офицеры теперь для него стали заклятыми врагами и, как он